Не пойман – не тень. Алексей Небоходов

вынул из него бритву, крем, щётку – всё лежало точно на своих местах, в идеальном порядке. Его руки двигались с точностью хирурга: щетина удалялась полосами, белая пена исчезала, обнажая загорелую кожу и чёткие линии подбородка.

      Он смотрел в зеркало, не отводя взгляда. В отражении – знакомое лицо, которое он сформировал годами усилий: высокий лоб, прямой нос, ясные серо-голубые глаза, в которых при внимательном взгляде можно было разглядеть холодный свет логики и амбиций. Виски слегка тронула седина – ровно настолько, чтобы внушать уважение, не прибавляя возраста. Волосы, густые и немного вьющиеся от природы, он зачёсывал назад, чуть приподнимая у лба, чтобы не терять формы. Всё было под контролем – как внешность, так и внутреннее состояние.

      Он не любил неожиданностей. Отражение в зеркале должно было подтверждать одну истину: он остаётся тем, кем должен быть – сильным, уверенным, непоколебимым. Сергей Андреевич провёл рукой по щеке, проверяя гладкость, потом слегка приподнял уголки губ. Улыбка вышла почти искренней – но не для кого-то, а для себя. Он смотрел на себя с лёгким удовлетворением, как смотрят на отчёт, в котором сошлись все цифры.

      Сегодняшний день обещал быть обычным. Так же, как и вчерашний. Так же, как и завтрашний. И это его устраивало.

      Когда он вышел из ванной, аромат свежеобжаренного кофе уже чувствовался в воздухе, как и лёгкий запах подрумяненного тоста – точнее, правильного тоста, чуть хрустящего, но не пересушенного, с оттенком французского багета. Всё это означало, что Елена, их домработница, уже была на месте, как всегда – раньше, чем все остальные, незаметная и безупречно точная в своих действиях. Сергей Андреевич, переодетый в тёмно-синий костюм с тонкой полоской, белую сорочку и графитовый галстук, прошёл в сторону кухни, щёлкнул манжетами, поправил часы на запястье и беззвучно открыл дверь.

      Кухня, залитая мягким светом из высоких окон, выглядела как страница из интерьерного журнала – ни одного лишнего предмета, ни крошки на белом мраморе столешницы, всё продумано, стерильно, изысканно. На столе – фарфоровые тарелки с омлетом, кресс-салатом и лососем, на подносе – кофейник, свежие ягоды, сок в прозрачном графине. Над этим утренним театром, разыгрываемым по некоему невидимому сценарию, витало ощущение правильной, выстроенной жизни – такой, где ничего не может пойти не так, потому что всё заранее просчитано.

      Виктория уже сидела за столом – худая, тонкая, с лёгкими тенями под глазами, она поднесла к губам большую белую чашку с кофе, не обратив внимания на появление отца. Волнистые волосы чуть скрывали лицо, взгляд был устремлён в пространство, мимо предметов и людей, как будто утро было не началом нового дня, а продолжением вчерашней усталости. Она медленно отставила чашку, тихо поставив её на блюдце, и только тогда подняла глаза.

      – Доброе утро, папа, – сказала она негромко, голосом, в котором не было ни раздражения, ни близости – вежливый тон взрослого человека, выполняющего обязательный ритуал общения.

      – Доброе,