Не пойман – не тень. Алексей Небоходов

– не напряжённая, а привычная, как будто каждое утро в этом доме начиналось с тишины и механической вежливости. Несколько незначительных реплик прозвучали вполголоса: о пробках, делах, погоде. Александр сказал, что сегодня встречается с инвестором. Виктория – что у неё болит голова и, возможно, она вернётся раньше. Ольга уточнила, чтобы Сергей не забыл, что к вечеру придёт портной – примерка нового костюма. Всё звучало точно и сухо, как набор уведомлений на экране смартфона: важные по сути, но не касающиеся чувств.

      Сергей Андреевич жевал не спеша, ровно и без удовольствия, словно просто выполнял часть ритуала. Он не перебивал, не уточнял, не спорил. Где-то в глубине, на стыке памяти и усталости, возникло воспоминание о том, как раньше всё было иначе. Как Виктория болтала без умолку, как Александр пытался говорить «по-взрослому», как Ольга смеялась, а он – слушал, с интересом, с живым участием. Всё это было. Было когда-то.

      Эти завтраки давно стали похожи на утренние совещания: собрались, обменялись короткими репликами, разошлись. Он не мог вспомнить точно, когда исчезло живое, но теперь его тревожило другое: что будет дальше, если однажды исчезнут даже эти формальные встречи? Не пустота, а полное отсутствие повода даже изобразить семью.

      Воронин отвёл взгляд, взял чашку и сделал глоток. Сила этих мыслей была неприятна – и неуместна. Он не позволял себе ностальгии. Не сейчас, не за столом, не накануне важного заседания.

      В доме царил порядок. Всё шло своим чередом.

      Сергей Андреевич всегда был таким, или ему только казалось? Быть может, многое из того, что он теперь называл «характером», выросло не из природы, а из принуждения. Из бесконечной череды ежедневных решений, каждое из которых в отдельности ничего не значило, но вместе сложились в то, чем он стал: человек, застывший в правильной форме. Профессор не задавался этим вопросом вслух. Ему было достаточно знать, что форма надёжна. Что она держит.

      Воронин родился в небольшом подмосковном посёлке, где всё было серым – дома, улицы, лица прохожих. Отец, железнодорожный мастер, человек крепкий, молчаливый, с пальцами, вечно пахнущими машинным маслом, говорил мало, но так, что слова отскакивали, как сталь от стали. Мать, учительница биологии, была строга, точна и, пожалуй, единственным светлым элементом в той тусклой среде. Именно от неё мальчик унаследовал интерес к науке и манеру всегда выглядеть безупречно, даже когда не было смысла – чистая сорочка, выглаженные брюки, прямой пробор и ровный взгляд в глаза. Она часто повторяла: «То, как ты выглядишь, – это то, как ты относишься к жизни».

      В детстве Сергей не был ни душой компании, ни тихоней. Просто держался особняком. Не потому что хотел, а потому что иначе не умел. Его ровесники дрались, смеялись, гоняли мячи по пыльным площадкам, а он сидел дома, читал, рисовал схемы, аккуратно подшивал статьи из старых журналов, найденных в школьной библиотеке. Ему нравилось, как выглядит порядок – в биологических системах, в таблицах, в структуре клеток. Всё, что можно было рассчитать, рассортировать, объяснить – вызывало у него ощущение безопасности.

      Когда