Дженни Герхардт. Теодор Драйзер

способный вызвать сочувствие у человека с воображением. Простые люди считали его приятной личностью, а коллеги-сенаторы – человеком хоть и не самого великого ума, но вполне достойным.

      Присутствие его в данный момент в Коламбусе объяснялось тем, что его политическое хозяйство пришло в определенный упадок и требовало внимания. Позиции его партии в законодательном собрании штата в результате последних выборов пошатнулись. Он мог набрать достаточно голосов, чтобы вновь избраться в сенат, но, чтобы объединить сторонников, требовались весьма кропотливые политические манипуляции. Амбиции имелись не у него одного. Добрых полдюжины потенциальных кандидатов с превеликой радостью заняли бы его место. Обойти его они вроде бы не должны, думал сенатор, в крайнем случае можно попробовать убедить президента назначить его куда-нибудь послом. Впрочем, и это требовало партийных консультаций и раздачи многочисленных обещаний.

      Можно подумать, что в подобных обстоятельствах человек способен удовольствоваться уже имеющимся, принять логику жизни и позволить миру идти собственной дорогой. Но такие люди существуют разве что в теории. Брандера, как и прочих его сотоварищей, вело чувство неудовлетворенности. Ему еще столько всего хотелось свершить! Вот он – пятидесяти лет от роду, достойный, уважаемый, даже весьма выдающийся с точки зрения окружающих и при этом холостой. Трудно было удержаться, чтобы время от времени не взглянуть на себя со стороны и не задуматься над тем, что о нем и позаботиться-то некому. Роскошные апартаменты иной раз казались ему удивительно пустыми, а собственная персона – все более малоприятной.

      Среди тех мужчин, с кем он водил дела, у многих были очень милые жены. И жены эти, без сомнения, много значили для своих мужей. Самые замечательные и благоустроенные домохозяйства, которые Брандеру доводилось встречать, основывались как раз на таких прочных союзах. Вокруг некоторых знакомых прямо-таки толпились веселой и радующей сердце гурьбой сыновья, дочери и племянники с племянницами, тогда как он сам всегда был в одиночестве.

      «Пятьдесят! – нередко думал он, оставаясь наедине с собой. – И один, совершенно один».

      Этим субботним днем, который сенатор проводил у себя в номере, его потревожил стук в дверь. Он предавался размышлениям о том, как напрасны все его политические усилия в свете того, сколь преходящи и жизнь, и слава.

      «Как много мы сражаемся, просто чтобы сохранить положение, – размышлял он. – И как мало все это будет для меня значить всего через несколько лет».

      Поднявшись на ноги и распахнув дверь, он обнаружил за ней Дженни. Она надоумила мать, что лучше прийти пораньше, а не в понедельник, с целью произвести благоприятное впечатление усердием в стирке.

      – Прошу, заходите, – произнес сенатор и, как при первой их встрече, галантно шагнул в сторону, освобождая проход.

      Дженни вошла, ожидая сразу же услышать похвалу за скорость выполненной работы, однако