Дженни Герхардт. Теодор Драйзер

по старшинству сенатор от штата Огайо.

      Вскоре после того, как он ушел и Дженни снова погрузилась в работу, обнаружилось, что и она обратила на него внимание.

      – Разве не замечательный мужчина поднялся сейчас по лестнице?

      – О да, – ответила ей мать.

      – У него трость с золотой рукоятью!

      – Не следует глазеть на проходящих мимо, – предостерегла ее мать с высот своего опыта. – Это неприлично.

      – Я на него и не смотрела, – невинно возразила Дженни. – Это он мне поклонился.

      – А ты не обращай ни на кого внимания, – проворчала мать. – Такое не всякому понравится.

      Дженни молча вернулась к работе, но окружающее великолепие продолжало на нее воздействовать. Она не могла не улавливать происходящее вокруг, включая звуки, яркий свет, гул голосов и взрывы смеха. С одной стороны вестибюля располагался обеденный зал, и по звону посуды можно было заключить, что там сервируют ужин. В самом вестибюле кто-то уселся за пианино и начал играть. Все вокруг было пропитано духом отдыха и расслабленности, типичным для времени перед вечерним приемом пищи. Сердце невинной девушки из рабочего класса исполнилось надежд – она была молода, и бедность еще не успела переполнить заботами ее юную головку. Она продолжала усердно натирать ступени, иногда даже забывая про трудящуюся рядом с ней несчастную мать, чьи добрые глаза уже тронула сетка морщин, а по губам почти что можно было прочесть историю множества повседневных хлопот. Дженни же была способна думать лишь о том, как все тут восхитительно, и мечтать, чтобы и ей досталось хоть немного такого великолепия.

      В половине шестого экономка, вспомнившая про них, сказала, что можно заканчивать. Обе со вздохом облегчения оторвались от уже полностью отмытой лестницы и, вернув на место рабочие принадлежности, вышли наружу через черный ход и заторопились домой, довольные – мать, во всяком случае, – что наконец-то обрели оплачиваемое занятие.

      Когда они миновали несколько шикарных особняков, к Дженни вновь вернулось то состояние, в которое привело ее непривычное зрелище отеля и кипящей там жизни.

      – Разве не замечательно быть богатым? – спросила она.

      – Да, – ответила мать, мысли которой в тот момент были заняты больной Вероникой.

      – Ты видела, какой там огромный обеденный зал?

      – Видела.

      Дальше путь их пролегал мимо невысоких домиков, дорожка была усыпана опавшими листьями.

      – Вот бы и мы были богаты, – со вздохом прошептала Дженни.

      – Не знаю, что и делать, – призналась ее мать какое-то время спустя, когда груз обуревающих ее дум сделал молчание невыносимым. – По-моему, дома есть совершенно нечего.

      – Давай еще разок зайдем к мистеру Бауману! – воскликнула Дженни, в которой безнадежные нотки в материнском голосе вновь пробудили свойственное ей сочувствие.

      – Думаешь, он согласится давать нам в долг?

      – А мы ему сообщим, что нашли работу. Я сама и скажу.

      – Ну,