Пять женщин, предавшихся любви. Ихара Сайкаку

со слезами сказала:

      – Такая тайная любовь – не редкость на белом свете. А О-Сэн все равно пора замуж. Если этот человек может прокормить жену да честен: в азартные игры не играет, за вдовами не бегает – пусть берет ее, ему не лучше, чем ей: ведь и он не ведает, что она за человек.

      И после нее никто больше слова не промолвил.

      Поистине, для таких проделок надо быть мастерицей в любовных делах!

      Уже поздно ночью под руки проводили бабку в ее лачужку. Пока она прикидывала, что бы еще предпринять, в окошко на восточной стороне проник утренний свет, от соседей донеслось постукивание огнива о кремень, заплакал младенец. Бабка, обозлясь, прогнала москитов, забравшихся сквозь дырки в пологе и всю ночь кусавших ее, и той же рукой, которой ловила блоху у себя в юбках, достала с алтаря медяки – купить молодых овощей.

      Такова суета житейская… но почему-то и среди такой суеты люди наслаждаются супружеской близостью, и спальные циновки, что с вечера лежали изголовьем на юг, оказываются в беспорядке, несмотря на то что минувшая ночь проходила под знаком Крысы!

      Наконец заблестели лучи утреннего солнца. Чуть заметно повеял осенний ветерок. Бабка повязала себе лоб, словно от головной боли, и даже сходила за советом к лекарю. Однако тратиться на лекарство она вовсе не собиралась, поэтому сама наложила в банку целебных трав. И как раз когда закипал первый отвар, в комнату через черный ход вошла О-Сэн.

      – Как здоровье? – приветливо спросила она и, достав из левого рукава обернутый листьями лотоса кусок маринованной дыни, приготовленной так, как это делают в Наре, положила его на вязанку топлива. – Принесу еще и сои, – молвила она и хотела уже удалиться, но бабка, остановив ее, сказала:

      – Я тут из-за тебя нежданно-негаданно чуть жизни не лишилась. Своей дочки у меня нет, так вот, когда умру, ты уж отслужи по мне панихиду.

      Она достала со дна корзины, плетенной из китайской конопли, пару лиловых замшевых таби с красными шнурками и заплатанный мешочек для четок. В мешочке лежало разводное письмо – еще тех времен, когда муж разводился с ней. Письмо бабка выбросила, а мешочек и таби подала О-Сэн со словами: «Возьми на память!»

      Женское сердце доверчиво. О-Сэн приняла все это за чистую монету и залилась слезами.

      – Если есть человек, который вздыхает обо мне, почему же он не попросит тебя, такую опытную в этих делах? – говорила она. – Поведал бы, что у него на уме, и, может быть, все вышло бы к лучшему.

      «Вот удобный момент!» – подумала бабка и рассказала О-Сэн всю историю.

      – Что уж теперь скрывать? – сказала она. – Проходу не дает мне этот человек своими просьбами, и как мне его жаль – выразить невозможно. Чувства его, видно, глубокие, и, если ты оттолкнешь его, он другую не полюбит.

      И так искусно работал ее язычок, – ведь она его навострила за долгие годы, – что мысли О-Сэн невольно обратились к этому человеку, и, охваченная любовным смятением, она заявила:

      – Сведи меня с ним, когда хочешь!

      Обрадованная