Пять женщин, предавшихся любви. Ихара Сайкаку

кровь с травы и расчистили землю на месте казни, а в знак того, что здесь зарыто его тело, посадили сосну и дуб. И стало известно всем, что это могила Сэйдзюро.

      Да, если есть в мире что-либо, достойное жалости, то именно это.

      О-Нацу каждую ночь приходила сюда и молилась о душе возлюбленного. Наверное, в это время она видела пред собой Сэйдзюро таким, каким он был прежде. Так шли дни, и вот, когда настал сотый день, О-Нацу, сидя на покрытой росой могиле, вытащила свой кинжальчик-амулет… еле-еле удержали ее.

      – Теперь это уже бесполезно, – сказали ей те, кто был с ней. – Если хочешь поступить правильно, обрей голову и до конца своих дней молись за ушедшего. Тогда ты вступишь на путь праведный. И мы все тоже дадим обет.

      От этих слов душа О-Нацу успокоилась, и она уразумела, чего от нее хотели.

      «Что поделаешь, нужно последовать совету…» Она отправилась в храм Сёкакудзи и обратилась там к святому отцу. И в тот же день сменила свое платье шестнадцатилетней на черную одежду монахини.

      По утрам она спускалась в долину и носила оттуда воду, а вечером рвала цветы на вершинах гор, чтобы поставить их перед алтарем Будды. Летом, не пропуская ни одной ночи, при светильнике читала сутры. Видя это, люди все больше восхищались ею и наконец стали говорить, что, должно быть, в ней снова явилась в этот мир Тюдзёхимэ.

      Говорят, что даже в Тадзимае при виде ее кельи пробудилась вера, и те семьсот рё были отданы на помин души Сэйдзюро, для совершения полного обряда.

      В это время в Камикате сочинили пьесу о Сэйдзюро и О-Нацу и показывали ее везде, так что имена их стали известны по всей стране, до самых глухих деревень.

      Так лодка их любви поплыла по новым волнам. А наша жизнь – пена на этих волнах – поистине достойна сожаления.

      Повесть о бондаре, открывшем свое сердце любви

      Если нужны бочки – покупайте в Тэмме.

      Где любовь – там и слезы. Очистка колодца

      Человеческой жизни положен предел, любви же нет предела. Был один человек, познавший бренность нашего бытия: он собственноручно изготовлял гробы. Занимался он и бондарством, и день-деньской играли его руки долотом и рубанком, да на короткое мгновение поднимался над крышей дым от сжигаемых стружек.

      Перебравшись из Тэммы, человек этот снял для жилья домик в Наниве. Жена его, как и он, происходила из глухой провинции, но кожа ее, даже на мочках ушей, была белая, что очень редко можно встретить у деревенских женщин, и походка такая, будто ноги ее не касались земли.

      Когда исполнилось ей четырнадцать лет, ее семья не смогла уплатить в последний день года денежную треть оброка. Пришлось ей идти служить горничной в барский дом, в городе, и жила она там уже долгое время. Сметливая, она и со старой хозяйкой была почтительна, и молодой умела угодить. Даже младшие слуги не питали к ней неприязни. В конце концов ей доверили ключи от кладовых, и многие думали: «Плохо пошли бы в этом доме дела, не будь здесь О-Сэн…» И все это благодаря ее сообразительности.

      Но на путь любви она в то время еще не ступила и – увы! – одиноко