бы приятно поздравить вас с таким удачным высказыванием о Шлегеле и «Люцинде». Благодарю вас, господин Ханс, улыбнулась Софи, поглаживая пальцами ребро другой ладони, вы, видимо, заметили, что я стараюсь не возражать своим гостям, но, когда меня спрашивают о Наполеоне, я не нахожу в себе сил поддерживать реставраторов монархии. А сейчас, уважаемый друг (при слове «друг» у Ханса екнуло сердце), если это не слишком смело с моей стороны, мне хотелось бы кое-что конкретизировать по поводу Французской революции (прошу вас, продолжайте, сказал он), думаю, сегодня мы оба защищали определенные убеждения, но, чтобы не изменять самой себе, я должна напомнить вам о том, о чем вы не сказали. Видите ли, среди многих упреков, которые мы можем предъявить якобинцам, один связан с их возмущением в ответ на требование французских женщин позволить им участие в публичной жизни. Поэтому я говорила, что, помимо новых политических проектов, необходимы преобразования в частной жизни. Думаю, вы со мной согласитесь: если бы революция личностных отношений свершилась должным образом, ее естественным следствием стало бы изменение государственного управления, вы понимаете, о чем я говорю, и мы, женщины, смогли бы претендовать на места в парламенте, а не только на места за пяльцами, хотя, уверяю вас, я не имею ничего против вышивания и, по правде говоря, считаю его одним из лучших способов успокаивать нервы. Короче, уважаемый господин Ханс, не надо считать меня такой уж изобретательной, я уверена, что в ближайшую пятницу вы найдете интересные аргументы, чтобы мне возразить, Бертольд! куда ты запропастился? я уж думала, что ты потерял пальто нашего гостя! доброй ночи, и будьте осторожнее, на лестнице очень темно, до свидания, спасибо, до свидания.
Пока Ханс, как сомнамбула, брел к воротам Готлибов, кто-то окликнул его с лестницы, и он остановился. В просвете между двумя полосами тьмы мелькнул, блеснув глазами, Альваро. Дружище Ханс, сказал он, хлопнув собеседника по спине, не слишком ли сейчас детское время, чтобы два таких кабальеро, как мы, отправились по домам?
Пробираясь по смерзшейся грязи и обледеневшей моче, они миновали Оленью улицу. Благодаря газовым фонарям Рыночная площадь слегка мерцала: их свет то вспыхивал, то угасал, как аккорд на музыкальном инструменте, обезлюдевшая мостовая меняла угол наклона, барочный фонтан то исчезал, то появлялся снова, контуры Ветряной башни чуть-чуть дрожали. Альваро и Ханс перешли площадь, прислушиваясь к своим шагам. Ханса по-прежнему поражал контраст между днем и ночью, между яркой цветовой гаммой фруктовых прилавков и желтой тьмой, между суетой прохожих и этой ледяной неподвижностью. Можно подумать, сказал он себе, что одна из этих площадей, то ли дневная, то ли ночная, просто мираж. Подняв глаза, они оглядели асимметричные шпили церкви Святого Николауса, ее накренившийся фасад. Альваро остановился и сказал: Однажды эта церковь непременно рухнет.
* * * В отличие от чистого поля и сельских окрестностей, где дневной свет увядает постепенно,
