Проклятый дневник. Ульяна Тесля

пытаясь убедить себя. Может, чернила с секретом, как в детских книжках? Но голос хозяйки – «Не пиши в нём» – звучал в голове, острый и реальный. И её собственные слова растворились. А новая запись появилась.

      Она сидела, глядя на дневник, напевая мелодию, чтобы унять дрожь. Если это другая Анна, то почему он ответил ей? Или это не ответ, а старая запись, что проявилась случайно? Но «завтра утром» – слишком точное, слишком близкое. Аня сжала кулаки, её разум метался. Может, это игра её воображения, усталость после долгого дня? Но везение, слова старух, страх хозяйки – всё складывалось в мозаику, которую она не могла разгадать. Она легла, натянула одеяло до подбородка, выключила лампу. Темнота накрыла комнату, мягкая, но тяжёлая, как вода.

      Сон не шёл. Мысли кружились, возвращаясь к дневнику, к словам Маргариты, к знаку. «А если завтра что-то произойдёт?» – шепнул внутренний голос, и её тело напряглось. Она повернулась на бок, подтянула колени к груди, пытаясь унять дрожь. Где-то в доме скрипнула половица – тихо, далеко, но отчётливо. Аня открыла глаза, вглядываясь в темноту. Ничего. Просто старый дом. Но тишина больше не была пустой. Она дышала, шевелилась, ждала. Аня лежала, глядя в потолок, где тени от веток плясали, как пальцы. Завтра. Знак. Что это будет? И чья Анна получит его – она или та, другая?

      Она сжала кулаки под одеялом, ногти впились в ладони. Сон пришёл под утро, тяжёлый, тревожный, полный шорохов и неясных теней. А дневник лежал на тумбочке, чёрный и неподвижный, но его тепло – или холод? – витало в комнате, как обещание.

      Глава 4: Нити удачи

      Утро ворвалось к Ане резко, как удар в грудь. Она подскочила на кровати, задыхаясь, сердце колотилось, отдаваясь в висках. Одеяло скомкалось у ног, простыня прилипла к спине, влажной от пота. Сон был тревожным – смутные тени, шорохи, чей-то голос, звавший её по имени, но детали ускользали, как дым. Комната тонула в сером полумраке, за окном ещё не рассвело, только слабый свет фонарей пробивался сквозь занавески, рисуя полосы на полу. Аня провела рукой по лицу, пальцы дрожали, холодили кожу.

      Её взгляд метнулся к дневнику. Он лежал на тумбочке, закрытый, чёрная обложка тускло блестела в тени. Таким же, как вчера, но теперь он казался ближе – или это её воображение? «Завтра утром ты увидишь», – вспыхнула строчка, написанная чужим почерком. Аня сглотнула, горло пересохло. Она смотрела на него, ожидая… чего? Движения? Звука? Но он молчал, как обычная книга. «Глупости», – пробормотала она, голос хрипел спросонья. Это просто старая тетрадь, чья-то шутка. Или не её тетрадь вовсе.

      Она встала, босые ноги коснулись холодного пола, и прошла в кухню, напевая мелодию, чтобы прогнать тревогу. Тишина дома давила, только ветер гудел за окнами. Аня включила чайник, его шипение разрезало молчание, и прислонилась к столешнице, глубоко вдохнув. Взгляд скользнул к входной двери – тяжёлой, деревянной, с облупившейся краской. И тут всё внутри сжалось. На пороге лежал свёрток.

      Крафтовая бумага, мятая, перевязанная грубой