Тропы песен. Брюс Чатвин

вам кое-что покажу.

      Он повел меня по горкам из розоватых морских раковин, оставшихся от племени, некогда жившего здесь. Ярдов через двести мы остановились возле сливочного цвета скалы: из-под нее журчала прозрачная вода. Отец Теренс поднял сутану и принялся плескаться и брызгаться, как мальчишка.

      – Ну не чудо ли – вода среди пустыни! – крикнул он мне. – Я нарек это место именем Мерива[20].

      Когда мы возвращались к его хижине, из зарослей пандана высунул голову валлаби и скакнул навстречу отшельнику.

      – Брат мой валлаби, – улыбнулся тот и зашел в хижину за корочкой хлеба.

      Валлаби взял угощение с ладони, потерся головой о его бедро. Отец Теренс погладил животное за ушами.

      Я сказал, что мне пора. Он предложил проводить меня вдоль берега.

      Я снял башмаки, связал шнурками между собой и повесил на шею; между пальцами босых ног сразу стал набиваться теплый песок. Крабы разбегались от нас в стороны, а стаи цапель поднимались вверх, перелетали вперед и снова приземлялись.

      Скучать он будет разве что по морю, сказал отец Теренс. В тихую погоду он целыми часами плавает с маской вдоль рифа. Однажды его приметила лодка таможни – и приняла за всплывший труп. «А я-то был в чем мать родила».

      Рыба здесь такая ручная, говорил он, что можно подплыть к ней по мелководью совсем близко и даже потрогать. Оказалось, он знает все их цвета и названия: скаты, губаны, ковровые акулы, бабочка-баронесса, рыба-хирург, скорпена, химера, морской ангел. У каждой рыбины – свой характер, свои повадки: они напоминали ему лица в дублинской толпе.

      Дальше в море, где заканчивался коралловый риф, глубоко в воду уходил темный утес, где однажды из тьмы выплыла тигровая акула и принялась кружить вокруг отца Теренса. Он увидел вблизи ее глаза, челюсти и пять жаберных щелей, потом чудовище отвернулось и пропало. Отец Теренс выплыл на сушу и, растянувшись на песке, задрожал от запоздалого ужаса. На следующее утро словно некий груз упал с его плеч: он понял, что больше не боится смерти. Он снова проплыл возле того же участка рифа, и снова акула покружила рядом с ним – и пропала.

      – Не бойся! – Он крепко сжал мою руку.

      Грозовой фронт подходил все ближе. Теплый ветер подгонял волны.

      – Не бойся! – снова крикнул он мне издалека.

      Я обернулся помахать ему и увидел две нечеткие фигуры: человек в развевающейся белой рясе и валлаби с хвостом в форме вопросительного знака.

      «Не бойся!» Должно быть, он опять повторил эти слова в моем сне, потому что утром, по пробуждении, они первыми пришли мне на ум.

      14

      Когда я спустился к завтраку, небо было серым и пасмурным. Солнце походило на белый волдырь, а в воздухе чувствовался запах гари. Утренние газеты наперебой рассказывали о пожарах в буше к северу от Аделаиды. Только тогда я догадался, что эти тучи – клубы дыма. Я позвонил друзьям, которые должны были находиться в зоне пожаров или где-то поблизости.

      – С нами все в порядке! – послышался в трубке веселый потрескивающий голос

20

Так Господь назвал источник, иссеченный жезлом Моисея из скалы в пустыне («Это вода Меривы…»; Числ. 20: 13).