Тропы песен. Брюс Чатвин

несправедлива, – возразил Аркадий. – В глубине души он неплохой парень.

      – Так глубоко я никогда не забиралась.

      Флинн тем временем наклонился над своей подругой и целовал, закрыв ее лицо и шею черными крыльями бороды.

      Пора было уходить. Я поблагодарил Флинна. Он пожал мне руку. Я передал ему привет от отца Теренса.

      – Как он поживает?

      – Хорошо, – ответил я.

      – По-прежнему в той лачужке?

      – Да. Но говорит, что скоро оттуда уедет.

      – Отец Теренс, – сказал Флинн, – хороший человек.

      13

      Я уже почти уснул в своем номере мотеля, как вдруг раздался стук в дверь.

      – Брю?

      – Да.

      – Это Брю.

      – Я догадался.

      – О!

      Этот мой тезка сидел рядом в автобусе из Кэтрин. Он ехал из Дарвина, где только что разошелся с женой. Хотел устроиться где-нибудь дорожным рабочим. Он страшно тосковал по жене. У него было толстое брюхо, и он не блистал умом.

      В Теннант-Крике он сказал мне: «Мы с тобой могли бы стать приятелями, Брю. Я бы тебя бульдозер водить научил». В другой раз, с еще большей теплотой: «Ты пом не из нытиков, Брю». И вот теперь, глубоко за полночь, он стоял за моей дверью и звал меня:

      – Брю?

      – Что?

      – Хочешь пойти куда-нибудь и нажраться?

      – Нет.

      – О! Может, найдем себе красоток, – не унимался он.

      – Да неужели? – спросил я. – В такой-то час?

      – Ты прав, Брю.

      – Ступай спать, – сказал я.

      – Ладно, спокойной ночи, Брю.

      – Спокойной ночи!

      – Брю?

      – Ну что еще?

      – Ничего, – ответил он и зашаркал по коридору, волоча резиновые шлепанцы по полу: шлеп… шлеп…

      На улице, за окном, горел натриевый свет, а с тротуара доносилось чье-то пьяное бормотание. Я повернулся к стене и попытался уснуть, но у меня из головы не шел Флинн и его подруга.

      Мне вспомнилось, как мы сидели с отцом Теренсом на пустом пляже и как он сказал: «Надеюсь, у нее мягкий характер».

      Флинн, пояснил он, – человек, подверженный буйным страстям. «Если у нее мягкий нрав, с ним все будет хорошо. Суровая женщина способна втянуть его в беду».

      «В какую еще беду?» – спросил я.

      «В революцию или еще во что-нибудь. Флинну довелось испытать на себе самое нехристианское обращение, одно это могло бы его настропалить. Но если у его подруги окажется мягкий характер…»

      Свою Фиваиду[17] отец Теренс обрел на берегах Тиморского моря.

      Он жил в отшельнической лачуге, грубо сработанной из побеленного волнистого листа, среди зарослей пандана на мучнисто-белой дюне. Стены он обмотал кабелем, чтобы циклон не разметал хлипкую хижину. Над крышей был водружен крест: перекладинами служили два обломка весла, крепко связанные между собой. Здесь он прожил семь лет – с тех пор как закрыли Бунгари.

      Я подходил со стороны суши. Его лачугу, белевшую на дюне между деревьями, прямо под солнцем, я заметил издалека. Ниже, в загоне, пасся

17

Фиваида – область в Верхнем Египте, в которой часто селились первые христианские отшельники. – Примеч. ред.