Тропы песен. Брюс Чатвин

об одном душном летнем дне в Киеве, и в памяти снова всплыл эскадрон казацкой конницы, вышагивавший по булыжной мостовой: блестящие черные лошади, алые плащи, высокие шапки, заломленные набекрень, и толпа с хмурыми, недовольными лицами.

      Это было в августе 1968 года, за месяц до вторжения в Чехословакию. Все то лето ходили слухи о волнениях на Украине.

      Аркадий снова наполнил бокалы, и мы заговорили о «казахах» и «казаках», о казаках-наемниках и казаках-бунтовщиках, о казаке Ермаке и покорении Сибири, о Пугачеве и Стеньке Разине, о Махно и буденновской красной кавалерии. Я упомянул о казачьем стане, организованном фон Паннвицем и сражавшемся на стороне немцев против Красной армии.

      – Забавно, что ты вспомнил о фон Паннвице, – сказал Аркадий.

      В 1945 году его родители оказались в Австрии, на территории, оккупированной британцами. Это было время, когда союзники отправляли советских перемещенных лиц – и предателей, и невиновных – обратно в СССР, отдавая их на милость Сталина. Отца Аркадия допрашивал британский майор разведки, на безукоризненном украинском языке обвинявший его в том, что он сражался в отряде фон Паннвица. После недели допросов, которые велись с перерывами, ему удалось убедить разведчика в несправедливости предъявленного обвинения.

      Затем их перевезли в Германию и расквартировали в бывшем офицерском клубе, под Орлиным Гнездом в Берхтесгадене. Они подали бумаги на эмиграцию – в США или Канаду. Им сказали, что людям, имеющим сомнительный статус, больше подходит Аргентина. Наконец, после года томительного ожидания, пришла новость о том, что рабочие руки требуются в Австралии, и туда разрешается отправиться всем, кто готов подписать бумаги.

      Они охотно ухватились за эту возможность. Им хотелось одного: бежать подальше от кровавой Европы – от холода, грязи, голода, пережитых утрат – и оказаться в солнечной стране, где все едят досыта.

      Они отплыли от Триеста на судне, которое прежде служило плавучим госпиталем. На время плавания все пары разлучили – встречаться с женами мужьям разрешалось только днем, на палубе. После высадки в Аделаиде их отправили в лагерь с ниссеновскими бараками[13], где люди в форме цвета хаки лающими голосами отдавали приказы на английском. Иногда им казалось, будто они снова угодили в Европу.

      Я и раньше замечал, что в одержимости Аркадия Австралийскими железными дорогами есть какая-то агрессия. Теперь из его рассказа я понял почему.

      Иван Волчок получил работу: его устроили техником на Трансконтинентальной линии, посреди Налларборской равнины. Там, между станциями Ксантус и Китченер, вдали от жены и детей, сходя с ума от пекла и кормежки, состоявшей из говядины и крепкого чая, он без продыха менял шпалы.

      Однажды его привезли в Аделаиду на носилках. «Тепловая прострация», – сказали врачи. Железная дорога и не подумала выплатить подобающую компенсацию. Другой врач сказал: «У вас паршивое сердце». Больше Иван на работу не выходил.

      К счастью, мать Аркадия оказалась женщиной хваткой и решительной: начав

13

Ниссеновский барак – сборное строение с полукруглой крышей из рифленого железа; впервые использовано во время Первой мировой войны. – Примеч. ред.