Дочки+матери=любовь. Мацнева Евгения

принялась собирать опустевшие тарелки и отправлять их в мойку.

      – Таню с собой возьми, – сказал Валентин, – пусть во дворе осмотрится.

      Произнося это, он вложил в слова подтекст, который стал для Лены очередным – самым сильным – детонатором внутреннего взрыва. Она вдруг осознала, что именно случится в квартире, когда «дети уйдут погулять».

      Лена рванула к выходу, со всем своим подростковым максимализмом возненавидев в эту минуту мачеху. А ничего не понимающая Таня весело запрыгала рядом…

      С того дня Лена уже никогда не оставалась в этой квартире одна.

      ***

      Валентин и Наталья постепенно освоились. Женщина тщательно отдраила все комнаты, навела порядок по своему вкусу. Стало и вправду уютнее, в доме запахло борщами, котлетами и пирогами, в нём заиграла жизнь.

      Но у Лены внутри кипела ревность: к каждой тряпочке, к каждой пылинке, к отцу.

      Однако Валентин и Наталья довольно быстро перестали настораживаться от каждого косого взгляда шестнадцатилетней девчонки. Они – взрослые, они – муж и жена, теперь-то у них всё законно.

      И ещё у них настоящий медовый период: наконец, они могли быть вместе без утайки, без угрызений совести.

      Наталья и Валентин стали разъезжать по общим родственникам, останавливаясь на день или больше. Особенно им нравилось гостить у деревенской сестры Валентина. Там был просторный добротный дом, щедрый стол, простор и природа.

      Постепенно в том доме «молодые», так их теперь называла родня, стали задерживаться и на неделю.

      А Таня оставалась на поруках у Лены.

      Лена отныне всюду ходила «с прицепом»: Танечка с удовольствием называла её сестрой, хотя – ну какие они сестры?!

      И когда мальчики стали кидать Лене в окна камешки, вызывая на дворовые посиделки, той приходилось ходить на свои первые подростковые «свидания» с навязанной ей «сестричкой».

      Ребята сидели на скамейке, болтали, смеялись. А умаявшаяся Танечка засыпала на коленях у Лены. Шестнадцатилетняя укачивала шестилетнюю и потом осторожно несла домой.

      Но, если откровенно, этот несмышлёныш – Танечка – стала в тот период самым близким для неё человеком, по сути – спасательным кругом. Так устроены люди: если кто-то зависит от нас, это придаёт нам сил и делает жизнь осмысленной.

      …А дом отныне уже никогда не казался пустым и страшным.

      Он стал… раздражающе наполнен суетой и бытом.

      …Да, как я уже писала, люди – не картонные манекены с масками злодея и добряка. Каждый из нас может быть и тем, и другим. В конце концов, всё зависит от точки зрения.

      Вот и Лена, поначалу принявшая Наталью в штыки, спустя время стала замечать: от этой женщины идут флюиды тепла и доброты.

      Наталья работала на заводе, но у неё хватало сил и на семью. Она вечно находилась в состоянии деятельности: что-то мыла, что-то готовила, что-то стирала. И к Лене инстинктивно тянулась всем своим материнским и женским началом.

      Но у девчонки пубертатного возраста, недавно похоронившей мать, предательство отца болело незаживающей