Дочки+матери=любовь. Мацнева Евгения

дальше, как жить?

      Втайне от всех она хотела бы поступить в театральный. А что? Внешность у неё как у звезды. А про артистичность ей говорит каждый второй.

      Но Валентину такая идея категорически не нравилась. Слово «артистка» в его устах принимало какой-то неприятный, нехороший оттенок.

      Когда пришла пора заканчивать восьмилетку, Валентин настоял на том, чтобы Лена отнесла документы в техникум при заводе. По отцовскому мнению, перспектива трудиться на том же предприятии, где прошла его жизнь, была единственно верным решением.

      «Артистка!» – хмыкал иногда Валентин с таким выражением лица, будто стряхивал с себя гадкое насекомое.

      Волей-неволей, Лена с планами отца согласилась. Но грядущую заводскую перспективу заранее возненавидела всей душой – это была чуждая ей, навязанная жизнь.

      …Однажды её грустные полуночные раздумья о туманном будущем прервал внезапный тихий стук в дверь. Лена похолодела.

      Многие во дворе знали, что в такой-то квартире одна ночует пятнадцатилетняя девчонка. Кто же это? Преступник? Насильник? Убийца?

      Лежала, не двигаясь и даже не дыша. Чудилось, что в замочной скважине что-то скребётся, будто кто-то пытается тихо проникнуть в квартиру.

      Впрочем, ночной гость постоял под дверью и быстро ушёл. Хотя Лене казалось, что его стук длился не менее часа.

      Уснула под утро. Днём происшествие сравнялось со сном: было или почудилось?

      Но на следующую ночь тихий стук повторился. А потом ещё. И ещё…

      Лена стала бояться ночи. Кому понадобилось её пугать? Это точно не воры – если бы захотели, могли бы открыть дверь, это Лена знала точно: замок-то простой.

      Отец домой почти перестал заходить. А если и оставался на ночь – то, скорее, для очистки совести. Не будь тут Лены, он и вовсе бы забыл дорогу сюда.

      Но сказать Валентину о ночных звуках Лена не решалась. С отцом теперь вообще было трудно общаться, будто они, даже находясь рядом, пребывали на разных планетах.

      Говорила подружкам, звала ночевать – только все боялись, находили поводы для отказов: мало ли что.

      Бабушке рассказать о ночных страхах Лена не смела, как и отцу – на бабе Любе после похорон лица не было, горевала о дочери сильно.

      Иногда проходили целые ночи без этого страшного, едва уловимого стука.

      Сон у Лены стал тревожный, поверхностный. Она похудела, осунулась. Но обращать внимание на это было, в общем-то, некому.

      …На сорок дней со дня смерти Евгении собрались близкие: родственники и друзья. Лена знала не всех. Поэтому не удивилась, увидев среди пришедших на поминки молодую женщину, дальнюю родственницу Евгении – Наталью.

      Наталье было лет двадцать пять, симпатичная, приятная в общении. На неё поглядывали за столом, перешёптывались. Но Лена не прислушивалась: душа её мамочки окончательно покидала Землю, ведь так считается на сороковой день…

      Валентин после поминок пошёл провожать Наталью. И ночевать не вернулся.

      Осталась бабушка.

      В ту ночь Лена снова лежала в кровати, вся обратившись в слух.