Молитва лицемера. Марго Лурия

завыванием. Я повернул голову и увидел мужчину в расстёгнутой рубашке с сигаретой в руке. Он растёкся на куче подушек, запрокинув голову, и что-то с выражением говорил. Я смотрел на него так пристально и долго, но совсем не видел его лица, будто тот его не имел вовсе, или же это я вконец потерял ясность. Прислушавшись, я понял, что тот читал стихи, эмоционально и громко, прерываясь разве что на сигарету, его голос пылал, страстно и горячо, тогда как тело лежало неподвижно.

      – Это ваши? – обратился я к нему, чем прервал это невероятное представление.

      – Нет, Блейк и Верлен.

      – Хм, не слышал.

      – Это имена тех, кто создавал поистине блистательные картины мира, но не на холсте, а на бумаге, в словах. Вот, – он протянул мне две карманные книги, которые достал откуда-то из-за спины, и, когда я взял их, постучал по ним пальцем и сказал – дарю вам.

      – Дорогой подарок.

      – В этом мире стоит дарить только впечатления и опыт, остальное очень быстро умирает. Вам следует пользоваться подарками судьбы, иначе упустите всё то ценное, что может предоставить жизнь.

      Твёрдые переплёты маленьких книг были приятными на ощупь, и от них пахло старой бумагой. Я вдруг вспомнил, как в детстве украл похожую книгу, такую золотистую с большими красочными буквами на обложке. Внутри было столько страниц с картинками и символами, пришлось долгими ночами тайком ото всех учится читать, чтобы понять, что было в них написано. Оказалось, книга была о преданиях наших земель, о которых мне рассказывала мама, чтобы я скорее заснул. А я-то думал, что она это всё выдумывала сама.

      Не смотря на ценный дар, мужчина совершенно не смотрел в мою сторону, будто говорил сам с собой, а в моё существование верить категорически отказывался.

      – А вы пишите стихи? – спустя время обратился я к нему в надежде урвать хоть немного от его мыслей.

      – Любой по-своему творец, но свои я вам не прочту. Их если и увидит мир, то только после моей смерти. В противном случае, мне придётся уйти самому и гораздо раньше.

      – Чем вас так пугает ваш талант? Разве не в нем преимущество в мире, где каждый может всё понемногу, но ничего по-настоящему хорошо?

      – Что может пугать творца по-вашему? – наконец он обернулся ко мне, приподнявшись на локтях.

      Я видел его взгляд, заинтересованно упавший на меня, но вот лицо всё также было спрятано за густой дымкой.

      – Если кто-то выскажет о его таланте не благоприятно?

      – Есть в этом своя трагедия, но, я вас уверяю, что ни одна действительно стоящая работа не была по-настоящему признана людьми. Это всегда симбиоз скудоумия, отрицания и хилого воображения. Всё новое страшно, старое скучно, вот и культивирует мода одно и то же без конца. И чтобы не сказал этот мир, глядя в глаза художнику, тот не отбросит любви в своему дитя. Но что поистине страшит, так это утверждение в чувстве, что ты ничего не стоишь: – голос его стал звучать тише, а сам он немного наклонил корпус вперёд – ни гнева мира, ни его гордости,