Тьма во мне. Александр Манахов

не видел наяву, не придет к тебе и во сне. Как жаль. Не вернулась и библиотека со всеми ее чудесами. Один только голос, пронзительный, хриплый, повелевающий, просочился в царство моих ночных грез, словно змея в узкую щель, и зазвучал откуда-то из черноты.

      Когда я проснулся, мрачное эхо продолжало пульсировать у меня в ушах, но теперь я сомневался в его существовании. Возможно, мне приснился лишь мой собственный страх, поселившийся в душе после возвращения из библиотеки.

      Мне было душно, шея вспотела, отчего подушка вся намокла и была неприятно-липкой. За окном даже не начало светать. Как же мало я спал. Перевернув пуховую объемистую тушу, я вновь опустился на ее теперь уже сухую, прохладную сторону. Я знал, ощущения эти недолговечны, и что скоро матерчатое, набитое перьями брюхо станет таким же теплым и влажным, как брюхо изнывающего от жары толстяка. Но, несмотря на духоту летней ночи, я зарылся в одеяло с головой, как постоянно делал, когда мне снилось что-то плохое. Давным-давно в какой-то детской сказке я прочел, что ночные кошмары проникают к нам в голову через уши. Ерунда, конечно, однако на меня маленького эта идея произвела сильное впечатление. С тех пор я всегда натягивал одеяло на уши, когда просыпался посреди ночи. Прошло уже столько лет, но этот ритуал, это превращение в кокон и сейчас помогало мне справиться со страхом, даруя чувство надежности и защиты. Ни один дурной сон, прилетевший из темноты подобно черной бабочке, не пробьется сквозь него. Вскоре я вновь заснул и этой ночью больше ничего не слышал.

      Утро же мое началось с непонимания и суматохи. Второй раз проснулся я оттого, что в дверь постучали, причем довольно настойчиво. Одеяло я, разумеется, обнаружил сбитым в ноги. Ночная духота взяла верх над страхами и предубеждениями, и я скинул его с себя во время сна. Спросонья не сразу поняв, что происходит, я слез с кровати и отворил дверь, думая, что увижу слугу, пришедшего по какому-нибудь вопросу, например, принесшего мне завтрак прямо в комнату. Я и в самом деле увидел своего слугу, но он был без завтрака и не один. Кроме него, в дверях стоял незнакомец очень странного вида. Это был одетый дорого, с иголочки светловолосый молодой бородач. Поверх белой, как душа новорожденного, отделанной кружевом рубашки был надет голубой расшитый камзол. Вместо сапог, в которые обувались буквально все благородные лица мужеского пола, бывшие в замке, на ногах его красовались туфли на невысоком каблуке. В руках он держал скрученный в трубочку лист бумаги, из-за уха торчало острие серебряного карандаша.

      – Долго же вы спите, Ваше Высочество. – Несколько фамильярно бросил он и прошел в комнату, как к себе домой.

      – В чем дело, вы кто такой? – Удивился я и глянул на слугу, который тут же извинился и принялся объяснять.

      – Это господин портной, – несколько задыхаясь от волнения, проговорил служка, – леди Миранда велела мне немедленно отвести его к вам и просила попенять вам за долгий сон. Прошу прощения, но господин портной торопится, а остальных уже померили. Только вы остались.

      – Кого остальных, как это померили? – Ничего не понимал я. – Причем