Сердце Дракона. Светлана Серов

за столом была изменена. Теперь Джоди сидел между капитаном и Стонвиллом, подальше от раздаточного столика.

      На следующий день, когда страсти с обожженной ногой Хаггинса немного улеглись, они ужинали как обычно.

      – Хаггинс, ты прости меня, – сказал Джоди в сотый раз, прижимая руку к груди.

      – Если ты еще раз попросишь у меня прощения, я клянусь, что я такую же супницу тебе на голову одену! – взревел Хаггинс.

      – Зря ты, Хаггинс, – сказал Стонвилл, похохатывая и разрезая ножом кусок мяса, – Тебе все-таки всего одну ногу ошпарили, а у тебя еще вторая есть.

      – Я бы на твоем месте вел бы себя скромнее, Рич, – заметил Джерри, – Мало ли что теперь НА ТЕБЯ может свалиться… – и он сделал страшные глаза в сторону сидящего рядом со Стонвиллом Джоди.

      – Хватит вам, – сказал капитан, – Джоди и так наказан. На него жалко смотреть.

      – Пожалей свою бабушку, капитан, – взвыл Хаггинс, – это была все-таки моя нога!

      – Так как тебя наказали? – спросил государь

      – Ну, не знаю… они смеялись, – неуверенно сказал Джоди.

      – Да ты толком рассказывай, – немного рассердился государь.

      – Ну я и рассказываю, – ответил Джоди и принялся рассказывать. Воспоминания захватили его, он оживился. Когда он дошел до места, когда Хаггинс взвыл: «Пожалей свою бабушку, капитан!», он звонко засмеялся. Рассказ увлек его, и даже щеки его порозовели.

      – А Джерри со Стонвиллом стали смеяться еще больше, – продолжал он, – А Хаггинс говорит: «Иди к черту, Джерри!» А Джерри ему: «Да я ничего. Только матросы интересуются, чего это Хаггинс на палубу второй день не выходит, а из каюты его дикие крики раздаются».

      – А что, он и на палубу не выходил, – спросил Ибрагим осторожно.

      – Ну как ты думаешь. Я его сильно обжег. Он с палочкой даже ходил и выходить на палубу стеснялся. А Стонвилл ему говорит: «Ничего-ничего, не смущайся. После Джона они все поймут».

      – Джона что, ты тоже ошпарил? – хохотнув, поинтересовался государь.

      – Мы Джона разыграли, – оживился Джоди еще больше, – Как-то ночью, когда все легли спать мы с Джерри встали, взяли большую-пребольшую простынь и нарисовали на ней томатной пастой глаза и рот. Я залез на плечи Джерри и надел простынь на голову. И еще я взял ведро и швабру.

      И вот темной-темной ночью мы с Джерри тихо-тихо выбрались на палубу и тихо-тихо подкрались сзади к Джону. И тут Джерри сказал: «У-у-у!!!», а я ударил шваброй по ведру.

      Царь хохотнул.

      – И что Джон, испугался? – спросил он.

      – О-о-о, он сильно испугался, – мечтательно ответил Джоди, – Он так кричал…

      Офицеры снова расхохотались. «Бедный Джон!» – воскликнул кто-то. Ибрагим глядел на Джоди с улыбкой.

      – А дальше? – потребовал государь.

      – Дальше? Ну Джон не только кричал. Он дал сигнал общекорабельной тревоги «На нас напали»…

      – Ну? – допрашивал государь.

      – Ну и все выскочили, кто в чем и с ружьями…

      – А дальше?

      – Дальше?