История русского раскола старообрядства. Петр Смирнов

что набожное настроение, само по себе доброе и благочестивое, с течением времени превратилось в мертвообрядовое направление, – вся сущность религии была заключена в одну внешнюю обрядность. Обыкновенно бывает так, что народ, стоящий на низшей ступени развития, сосредоточивает свое внимание на культовой стороне религии. Его умственный кругозор настолько узок, что ограничивается одним внешним наблюдением. Догматы веры он мало знает или совсем не знает, зато обряды он исполняет обязательно, постепенно привыкая полагать в них существо веры. Лишь по мере развития просвещения, которое расширяет горизонт умственного зрения человека, последний перестает смешивать обряд с догматом. Русские приняли христианство в то время, когда на Руси не было просвещения. Если и было что понятно для большинства новокрещенных, то только требования церковного устава. А между тем помощи не было подано в течении многих веков: просвещения не было. Засветившийся было светоч постепенно угасал и, спустя пять столетий, настал «темный» XVI век. Русский ходил в умственном мраке и наталкивался лишь на то, что доступно для внешних чувств. Явился и руководитель в образе современной литературы, чтобы окончательно закрепить усилившуюся религиозную обрядность. В характерных образцах письменности того времени – сборниках находим, с одной стороны, уважение их составителей к авторитету книг, с другой – стремление по преимуществу к вопросам практического характера. То и другое было прямым отражением царившей в религиозной жизни внешности, обрядности. В грядущих же поколениях в свою очередь уже сама литература более и более закрепляла эту обрядность. В первом случае закреплялась неприкосновенность церковных книг, во втором – неприкосновенность церковных обрядов. «Всем грехам мати – мнение, мнение – второе падение»: таково было убеждение русских книжников. Деятельность мышления непременно приурочивалась к тексту книг. «Аще кто не имея книги мудрствует, таковой подобен оплоту, без подпор стоящу». Легко было многим книгам усвоит не принадлежащий им авторитет, легко было перенести уважение и на самую букву книг. Если книга касалась предметов веры и нравственности, она признавалась за «боговдохновенную». Если эту книгу требовалось переписать, полагали, что это дело – начертание слов и букв – совершается «изволением безначального Отца, поспешением сопрестольного Сына и научением Св. Духа». Если какой либо «лжесловесник», выпуская в свет свое писание, прикрывал его именем св. отца, – масса «услаждалась» его «баснями» и «бреднями», как божественным писанием. Так велико было уважение к книгам и так слепо следовали им! Между тем – что давали эти книги? Особенным вниманием пользовалась апокрифическая литература. Питаясь её, мысль совсем измельчала, так что, если и занималась она какими либо не имеющими практического значения вопросами, то разве в роде того: «како имя древу тому, на нем же обесися Иуда»? или: «что есть: живый мертваго боится, а мертвый кричаше и на глас его вси людие течаху,