Червоблох. Павел Деникин

перестала моргать. В светлом резко очерченном прямоугольнике на полу появился детский сапожок. Марина открыла рот, чтобы заорать, но ужас сдавил голосовые связки. Сапожок накрыла тень санитара. Призрак исчез.

      Санитар – а это действительно был он – открыл дверь, увидев насмерть испуганную пациентку.

      И тут она завопила. Истошно и страшно.

      Мужчина нажал оранжевую дежурную кнопку, вмонтированную в стену возле двери бокса, и вбежал в палату.

      Марина не хотела, чтобы к ней прикасались, а этот мужлан начал лапать её. Лапать! Её! Марине тут же втемяшилось, что её хотят изнасиловать. Это ещё больше подстегнуло вывернуться из лапищ санитара.

      Но санитар был силён. Он пытался заломить девушке руки, но та так брыкалась, что пришлось надавить на грудь.

      Марина яростно извернулась и кулаком въехала парню в нос. Смазанный удар, но кровь у нападавшего пошла. Это подхлестнуло агрессию девушки. Она зашипела, готовясь впиться насильнику в бесстыжие глаза, но тут подоспели его дружки.

      Общими усилиями трое санитаров едва справились с буйно помешенной подопечной: одному успела царапнуть лоб, второму – зафинтить пяткой в скулу.

      – Какого хрена? – спросил один, вязавший ноги.

      – Глюки, похоже, – прохрипел вызвавший подмогу, связывая руки.

      Третий держал голову девушки в реслингском захвате, изо всех сил пытаясь не придушить, но и не дать сбрендившей покусать руку: она клацала зубами, как чёртов щелкунчик.

      – В медблок её надо, – сказал первый.

      – Держи ноги. Я за каталкой.

      Девушка угомонилась, только после лошадиной дозы торазина. По пробуждению она не вспомнила, что творила и что этому предшествовало, но, в очередной раз выплыв из гнетущего забытья, в её мозгу уже сидела твёрдая идея самоубийства.

      18

      Чуть забрезжил свет, Глебов высунул нос за дверь, Виктор Ильич – в окно. Павел сидел, где сидел, поймав себя на мысли, что ждёт петушиного кукареканья. «Как Хома после ночи возле гроба панночки», – подумалось, а в голове мелькнул образ девушки, сбившей пешеходов. «Марина Добранская», – подсказала память. И отчего-то стало жутко, аж передёрнуло.

      Две здоровенные сосны как огромные указки лежали остриями к окну домика посреди поляны. Всё бы ничего и вполне могло найтись разумное объяснение, если бы те всамделишно ни напоминали указки: содранная кора, срезанные подчистую ветви… хоть сейчас неси на пилораму.

      – И что это значит? – спросил, потирая лицо, вышедший последним Павел. Спохватился, прикусил губу, но Глебов не отреагировал своим осточертевшим «тсс!». Странно.

      Эдди провёл ладошкой по стволу обтёсанного дерева и с задумчивой моськой посмотрел на окно. Под окном валялись шишки. Много шишек. «Слава Богу, не зубы», – подумал Виктор Ильич, будто одной проблемой стало меньше.

      Глебов перевёл взгляд на Павла:

      – Нужно забрать кристалл. И ехать отсюда к чертям собачьим!

      У