Когда коалы сошли с ума. Книга-коан. Леонид Евдокимов

который вышел на свой, естественно, балкон покурить. Сосед уже третий месяц был должен Вышегородскому триста рублей, занятые до получки на похмел, но так деньги и не вернул. Потому и плюнул Сергей Петрович.

      Правда, не попал. Ну да дело не в мелочах. А в том удовольствии, которое он испытал от плевка! И его осенило! Нет, он не бросился голышом на улицу с воплем «Нашел!», и не разворотил прилавок с китайскими яблоками в соседнем гастрономе. Он тихо вернулся в комнату и в школьной тетрадке записал:

      «С сегодняшнего дня никаких правил!»

      Отодвинулся. Посмотрел, прищурившись. И решил, что это Правило – всем правилам Правило. Правду сказать, он потом не мог вспомнить, какой именно день он назвал «сегодняшним», то ли 14 февраля, то ли 25 ноября. Точно, что не 26 июня, потому что 26 июня жарко и у него день рождения.

      Важно, что с этого дня он стал нарушать все правила, в соответствии со своим собственным. Тем же вечером напился вдрызг водкой из соседнего гастронома. Хотя и был на больничном. Отчего ангина странным образом прошла сама собой, и ему закрыли больничный. Потом назвал начальника педерастом, за что тот ударил его в скулу, а он начальника в глаз. Начальник, может, и не был «голубым», как экран телевизора, но самодуром был мама-родная. От самодурства и уволил Сергея Петровича.

      Вышегородский самодуром не был, потому ответил своему внутреннему позыву, и ударил начальнику в нос. Попал, правда, в целый глаз и в ментовку. Где побили уже его, и профессионально, надо сказать.

      Тогда-то его осенило во второй раз.

      Придя домой через пятнадцать суток, он открыл тетрадку с правилом и написал два новых правила, продиктованные жизнью:

      «Не бей начальника в оба глаза»

      «Не дерись с ментами в ментовке».

      Потом была скорая помощь. То есть, она, конечно, была и до этого, но – сама по себе, к Вышегородскому отношения не имела. А потом она наехала на него, когда он переходил дорогу к гастроному напрямки за водкой. Тогда-то появилась новая запись:

      «Не переходи улицу перед сумасшедшим водителем со скорой помощи».

      Потом случилось точное попадание слюной в лысину Кузьмина с балкона, хотя в этом уже не было необходимости, поскольку долг тот вернул. Еще было хватание друг друга за грудки, пересчитывание ступенек лестницы и немного воплей Дашки Кузьминой. Жены, значит, этого живоглота. Боксера, по совместительству. Это вылилось в конечном итоге в дважды обведенное:

      «Не плюй на лысину Кузьмина».

      Потом много чего было. Тетрадь пухла. И быстро пухла. Написать так много – это вам не пальцем какую-то там черную дыру проковырять!

      Точно! – потом была Она. То есть, не сразу, конечно, но как-то так незаметно проступила в жизни Вышегородского. Словно проявилась на фотобумаге в проявителе. Не могла не проявиться, не могла не появиться, потому что вся, казалось, состояла из писаных и неписанных.