Семь жизней одного меня. Геннадий Вениаминович Кумохин

своей!

      – Идиот,– закричал я ему в лицо, – нет у меня никакой крали. Не было и нет. Запомни это!

      – Ну, вот тебе за идиота! – процедил Аниська и ударил меня кулаком в перчатке в лицо.

      Удар получился не сильный, вскользь, но нижняя губа оказалась глубоко рассеченной изнутри, и я почувствовал, как рот наполняется кровью.

      И тут произошло то, что я до сих пор вспоминаю со стыдом, хоть знаю, что был совершенно прав тогда.

      Позже, когда я не один раз возвращался к этому злополучному вечеру и мог не спеша проанализировать все мысли, которые промелькнули у меня в одно мгновение, я понял, что меня насторожило.

      Он был там не один. Слабый, но задиристый щенок. Он провоцировал меня и ждал ответной реакции. Где-то рядом были его сообщники, которые только и ждали начала драки.

      Я не знал, кто был с ним, но без сомнения они присутствовали, где-нибудь в соседнем подъезде или за домом.

      Но все это я понял только потом, а в тот момент ощутил только холодок по спине. И не то, что бы испугался, а почувствовал опасность.

      Я видел, как втянул он голову, ожидая удара, и приготовился к нему. Но я видел и его улыбку, отвратительную подлую ухмылку подсадной утки. Он хорошо знал, что за этим должно было последовать: я должен был броситься на него – и бить: руками, ногами, головой, пока не исчезнет эта ухмылка на его лице и … пока не начнут меня топтать ноги тех, кто затаился сейчас в темном подъезде.

      И я знал, что должен был это сделать, но вместо всего этого, я схватил руку, которая только что ударила меня, и, сжав ее, тихо, как будто ничего не произошло, и я не сглатывал кровь, которая сочилась все сильнее, начал говорить, что произошла ошибка, и никакой девушки у меня нет. Ошибка, ошибка.

      Я смотрел ему в глаза и видел, как исчезла ухмылка, сменилась недоумением, затем вспыхнула радость – его тоже не будут бить! – и опять недоумение: что же делать дальше?

      – Генка, беги! – услышал я голос Толи и увидел, что он стоит поодаль и машет мне рукой. Но я не побежал, потому что у меня закружилась голова, когда я дотронулся языком до раны и почувствовал жгучую боль.

      Мы отошли, и нас никто не трогал.

      – Сильно он тебя? – спросил Толик с состраданием.

      – Да нет, не очень, губу только разбил. Кровь идет.

      – На, подержи пятак, а то распухнет, – посоветовал он и протянул монету.

      Я прижал металлический кругляшок, но он скоро нагрелся и уже не приносил пользы.

      – Ну, ничего, мы соберем завтра наших ребят: Кулиша, Шему, Емелю – они им таких насуют, – пригрозил Тесленко, который был, видимо, расстроен не меньше меня.

      – А за что это они? – спросил он несколько погодя.

      – Да откуда я знаю, за что? – не выдержал я, потому что, действительно не знал этого.

      Но дома, лежа в постели, глотая слезы, я начал о чем-то догадываться.

      В ту ночь светила дивная луна.

      В небе, пронизанном голубым светом, висел огромный слепящий шар, такой, что даже больно было на него смотреть. Он сиял над приязненным миром, из которого я видел