Шёпот древних лесов. Григорий Николаевич Меньщиков

маленькой избы тянуло сыростью, и она, зябко кутаясь в шерстяной платок, принялась разводить огонь. Дрова трещали, дым ел глаза, но вскоре в очаге заплясали язычки пламени. Ей было двадцать зим, но выглядела она старше – худое лицо, темные круги под глазами, волосы, заплетенные в тугую косу. Сирота с малых лет, она привыкла держать себя в руках, не жалуясь на одиночество. Только иногда, глядя на реку за околицей, вспоминала брата – тот утонул в болоте, когда ей было десять, а ему всего пять. С тех пор река казалась ей живой и злой.

      День начался как обычно: мужики ушли копать яму под новый амбар, бабы понесли воду от колодца. Иванка сидела за ткацким станком, когда услышала крики. Голоса доносились с краю деревни, где поле упиралось в лес. Она выглянула в дверной проем: Радомир, староста, махал руками, а вокруг него столпились мужики с лопатами. Любопытство пересилило усталость, и Иванка, набросив шаль, пошла посмотреть.

      – Гляньте, что откопали! – кричал Мишка, сын Радомира, размахивая грязными руками. Мальчишке было четырнадцать, и он вечно лез туда, куда не звали. Перед ним в земле лежал металлический ящик, длинный, как гроб, и широкий, как кадка для солений. Поверхность его покрывала ржавчина, но угадывались странные знаки, вырезанные глубоко, будто когтями. Мужики обступили находку, переговариваясь.

      – Сокровище, поди, – сказал кузнец Егор, потирая бороду. – Или от старых князей что осталось.

      – Не трогай, дурень, – буркнула баба Олена, что ковыляла следом, опираясь на кривой посох. Старуха была хромой, с лицом, сморщенным, как печеное яблоко, но глаза ее блестели, как у молодой. – Не к добру это.

      Радомир, рослый и широкоплечий, сплюнул в траву.

      – Чего каркаешь, старая? Сокровище или нет, разберемся. В избу мою тащите, там поглядим.

      Ящик оказался тяжелым – четверо мужиков еле подняли его, кряхтя и ругаясь. Иванка стояла в стороне, глядя, как они волокут находку через поле. Над лесом закружил ворон, хрипло каркнув, и ей вдруг стало не по себе. Туман сгущался, скрывая деревья, а ветер донес далекий вой – то ли зверь, то ли что похуже. Она перекрестилась, хоть и не любила часовенку, и поспешила домой.

      К вечеру ящик уже стоял в избе Радомира, у самого очага. Мужики пытались открыть его топором, но металл не поддавался. А ночью, когда деревня затихла, Иванка услышала шорох за стеной – тихий, но настойчивый, словно кто-то скребся в темноте.

      ***

      Ночь легла на деревню тяжелым одеялом. Луна, тонкая, как серп, едва пробивалась сквозь облака, и только собаки, скуля, нарушали тишину. Иванка ворочалась на лавке, укрывшись овчиной, но сон не шел. Шорох, что она слышала вечером, вернулся – теперь громче, ближе, будто кто-то скреб землю у самой стены. Она поднялась, осторожно подошла к щели в ставне и выглянула. Туман колыхался, словно живой, а за ним мелькнула тень – то ли человек, то ли зверь. Сердце заколотилось, но тень исчезла так же быстро, как появилась. «Ветер», – сказала себе Иванка, но поверить не смогла.

      Утро пришло серое и промозглое. Крестьяне собрались у избы Радомира, где стоял ящик. Староста, хмурый, с красными от бессонницы глазами, сидел на лавке, а перед ним толпились мужики и бабы. Мишка, подпрыгивая от нетерпения, рассказывал, как ночью слышал стук изнутри ящика.

      – Будто кто живой там, батя! – тараторил он. – Тук-тук, тук-тук, вот те крест!

      – Брешешь, щенок, – оборвал его Радомир, но голос дрогнул. – Железо оно и есть железо. Не стучит оно само по себе.

      Иванка стояла в стороне, слушая. Её взгляд упал на ящик: ржавый, холодный, он казался чужим среди деревянных стен и соломенного пола. Знаки на крышке, что вчера были едва видны, теперь проступили четче, словно их кто-то вычистил. Она шагнула ближе, но тут раздался крик.

      – Матушка моя! Лизавета пропала! – вопила Арина, молодая вдова, что жила через три двора. Её дочка, пятилетняя Лизавета, вчера бегала с другими детьми у колодца, а утром её не нашли. Арина билась в истерике, рвала на себе волосы, пока бабы пытались её унять.

      – В лес убегла, поди, – предположил Егор, но голос его звучал неуверенно. – Или к реке.

      – Да какая река ночью! – огрызнулась Арина. – Спала она со мной, а утром – нет её!

      Радомир велел мужикам прочесать окрестности. Иванка пошла с ними, хоть и не звали – ноги сами понесли. Лес встретил их сыростью и тишиной, только вороны каркали где-то в вышине. Они обошли поля, заглянули в овраг, спустились к реке, но следов Лизаветы не нашли. Лишь у самой воды Иванка заметила пятно – темное, бурое, почти слившееся с грязью. Она присела, тронула пальцем: кровь, еще липкая. Егор, что шел следом, побледнел.

      – Волки? – спросил он шепотом.

      – Волки кости оставляют, – ответила Иванка, и оба замолчали.

      К полудню деревня загудела, как улей. Арина голосила, мужики шептались, а баба Олена, что пришла поглядеть на ящик, только качала головой. Она присела рядом с находкой, провела сухой рукой по крышке и забормотала что-то на старом наречии, от которого у Иванки мурашки побежали по спине.

      – Говорила я, не трогайте, – наконец сказала старуха, глядя на Радомира. – Это не сокровище, а могила. И