Брошенец. Зоя Константиновна Илькович

насилие до тех пор, пока не надоест ему. Потом он убьет ее, как убил ту, которая была здесь в плену до нее.

      Она вспомнила, как он привел ее сюда после трехдневного перехода по тайге. Когда он втолкнул ее в избушку, Люба увидела измученную женщину, которая сидела на цепи. На этой самой цепи, на которой сейчас сидит она, Люба.

      Женщина, увидев ее, закричала от ужаса, поняв, что ее конец пришел. Василий сорвал с нее цепь и сразу нацепил на Любу. Затем схватил за волосы женщину и поволок к порогу.

      – Я Вера Конева из Владивостока! – закричала женщина. – Передай….

      Больше она ничего не успела сказать. Она жутко кричала до тех пор, пока ее крик не оборвался где-то за домом. Люба была в таком ужасе, что упала, потеряв сознание.

      Она очнулась от того, что ее облили холодной водой. Василий больно пнул ее и приказал встать.

      – Будешь обслуживать меня и их, – сказал он. – Будешь жить до тех пор, пока будешь стараться. Потом, когда надоешь мне, убью тебя.

      Люба вся тряслась от ужаса, в голове у нее мутилось.

      – Отпустите меня, прошу вас, – она уже в сотый раз просила его, как просила его отпустить ее по дороге сюда. Но он с помощью кулаков быстро и доходчиво показал ей ее место.       Потом были боль и слезы от жестокого и унизительного изнасилования, причем двое из китайцев находились здесь же в избушке, спокойно созерцая действо. Старый китаец похотливо улыбался, облизывая тонкие губы.

      Это были ее первые шаги в непередаваемый кошмар, когда она реально осознала, что попала в ад.

      Люба встала с лавки и, набрав воды в старое ржавое ведро, облила себя с ног до головы. Ей хотелось отмыть свое измученное и обесчещенное насилием тело.

      Вымывшись, она вышла из бани. На улице было уже темно, но большая круглая луна хорошо освещала молочным светом все вокруг. Через оконце избушки она видела, что света от свечи нет. Значит, все спят. Она слышала громкий храп Василия и была рада, что он больше не потревожит ее до утра. Во всяком случае, надеялась, что он не проснется среди ночи и, сходив в туалет, разбудит ее и заставит лечь на его топчан. Он был здоров, как жеребец, страшный в злобе и неистовый зверь в сексе. Садизм в быту, садизм в сексе…. Просто неуемный, неукротимый бесконечный секс с красными от возбуждения глазами…. Она же вся дрожала от одной мысли, что он снова начнет насиловать ее, жестоко и больно.

      Люба тихо вошла в избушку и заползла в свой угол за печкой размером с место для собаки. Скрючившись, улеглась на подстилку из старого ватника и накрылась таким же старым дырявым ватником. Это все, что она имела здесь, и все, на что имела право: залезть в свой угол и заснуть, пока ее хозяин спит, громко храпя. И, как любая собака жестокого хозяина, она ненавидела его и желала ему смерти. Как можно скорее!

      В темном уголке своего жилища она всегда, прежде, чем заснуть, вспоминала тот мир, покой и уют маминого дома, запахи еды и цветов на подоконниках.

      Утром, чуть рассвело, она почувствовала, как он молча тянет ее за цепь к себе на постель. Громко сопя и рыча