Традиции & Авангард. №4 (23) 2024. Литературно-художественный журнал

дождавшись ответа, он повлёк меня за руку ещё ниже, к старой пристани, не единожды покрытой синей краской поверх ржавчины и налипшего на неловкие сварные швы песка. Игорь снял с себя майку и джинсы, выложив их, как на продажу, на скелете лавки, деревянные перекладины которой давно унесло штормами. Вращая руками в плечевых суставах и водя головой из стороны в сторону, он велел мне раздеться. Было душно, и вид воды обещал облегчение, поэтому я послушно стянул с себя всё, кроме боксеров. Надув грудь, Игорь прыгнул с края понтона и скрылся под водой так, что на секунду я почувствовал жгучее одиночество, но вот уже он снова появился и принялся, загребая руками по-сочински, звать меня:

      – Давай, Серёж, занырни-ка! Хороша водичка!

      Я присел на послеполуденный, но всё ещё горячий металл пристани, свесил ноги и, аккуратно приподнявшись на прямых руках, стёк в воду. В августе водохранилище наполняет мелкая ряска, и у самой поверхности вода, похожая теперь больше на наваристый бульон, нагревается настолько, что от соприкосновения с этим теплом и от приторного запаха побережья, застеленного погибшей на отмели рыбой, подкатывает тошнота и хочется скорее бежать прочь, принять душ, залить тело парфюмом и до первого льда не возвращаться сюда, как бы велика ни была необходимость. Вот и теперь, цепляя кончиками пальцев ног толстый слой ила на дне, глядя на разбегающееся под руками зелёное конфетти водорослей, я сразу пожалел о том, что решил искупаться. Игорь же по-детски резвился, переворачивался с живота на спину, набирал полный рот воды и пускал фонтанчики:

      – Серёг, валяй ко мне, здесь этих нету!

      Он кричал почти из-под самого бакена, обозначавшего фарватер, и я, подумав, что на глубине и правда вода должна быть чище и холоднее, рванул кролем к нему. Опуская лицо в воду в промежутках между вдохами, я не закрывал глаз и под собою различал очертания старых фундаментов, груды поросших водорослями камней и застрявших в подводных оврагах брёвен. Я уже был достаточно близко, чтобы заметить, как изменилось выражение лица Игоря, будто бы от удара или приступа мигрени. Смотрел он не на меня, а туда, на пристань, и, прежде чем он закричал, я понимал уже, что увиденное не нравится ему.

      – Дура! Оставь! Мразь болотная!

      Я услышал, как громыхают металлические листы понтона, перевернулся на спину и успел разглядеть убегающую к храму фигуру тётки в платке и пустоту на том месте, где прежде синели джинсы Игоря. Своей одежды я тоже увидеть не смог.

      – Спёрла, с…ка!

      Игорь стиснул зубы и погрёб к берегу. Солнце с концами пропало в облаках, и я уже чувствовал ветер, несущий если не ураган, то приличную грозу, и тоже поторопился. На берегу мы не нашли даже обуви и метнулись к воротам храма, которые на этот раз оказались заперты и будто бы заставлены изнутри неведомой тяжестью. Игорь стучал и бранился, пока последние капли высыхали на его коже, и хлопья ряски начинали облетать, как рыбья чешуя под ножом. Он опустился на корточки, зашарил по тем местам, где обыкновенно находились карманы, и, не найдя сигарет, крепко выругался.

      Хотелось утешить его или отвлечь,