Калейдоскоп Брюстера. Гриша Поцелуйчиков

стекло. И за этим стеклом не было ничего. Пустота. Словно это был не человек, а рама.

      В тот же миг во мне точно кто-то с силой натянул и отпустил невидимую струну. И меня отбросило на стоящих сзади пассажиров. Началась толкотня. Придавив чью-то ногу, я бросился вон из вагона. Отдышался и, пропустив пару поездов, поехал дальше в полупустом, как ни странно, вагоне. Меня охватило прямо невероятное омерзение, как будто я ступил в клубок змей. Я попытался его сбросить, отвлечься или посмотреть на это с иронией, но в голову лезла только одна фраза: «Ну, блин, Азазелло. Точно – Азазелло»…

      (Москва, метро, ХХI век)

      Счастье. Мизансцена

      Место действия – маршрутка, которая к тому же притворяется автобусом. Сидим лицом к лицу: две студентки, мужчина лет на пять меня постарше и я. Сзади сидит парень, который учился со мной в одной школе в параллельном классе. Меня, естественно, не узнает.

      Мужчина напротив начинает потрясающее соло. Через пять минут вся маршрутка бросает мобильники и начинает слушать только его. Сначала он купил билетик, хотя явно – пенсионер.

      Шофер:

      – Пробейте пенсионное!

      Сосед, протягивая деньги и обижаясь:

      – Ты будешь брать деньги или нет?!

      И тут же начинает предлагать билетик за 10 рублей вновь входящим.

      Мой одношкольник сзади:

      – А кто будет налоги платить?

      Сосед:

      – Ой, спасибо, что напомнил! Тогда я его так подарю!

      Протягивает студенткам. Те не берут.

      Сосед, не обижаясь:

      – Не хотите – не надо! А какой вы национальности?

      Студентки хохочут. Сосед перечисляет все среднеазиатские народы – нет!

      Тогда он шепотом, но так, что слышат все пассажиры:

      – Неужели? Еврейки?!

      Тут студентки не выдерживают и признаются: армянки.

      – Ну, и как там Саркисян? Ничего живет? Не болеет?

      Студентки считают, что с Саркисяном все нормально.

      Далее – непередаваемый поток. Про армян вообще, про друга-сослуживца по армии, который крал кавалерийские седла, про Киргизию, про жену режиссера Шамшиева – Лолу, про сбрасываемых с вертолета баранов, про Тянь-Шань, про то, что он знает четыре языка, но давным-давно не читал книг…

      Мертвая пробка. Студентки, продолжая хохотать, выходят. Он им вслед: вы всяких старых дураков меньше слушайте. За ними потянулся и мой одношкольник.

      И мы сливаемся с соседом в полном экстазе.

      Он – про брата, который на ровном месте свалился в кювет, я – какая больница? 64-я. Рассказываю все, что знаю про 64-ю. Обсуждаем вообще братьев, машины, вождение ночью, Павлово-Посадскую медицину, переломы рук, несъеденный шашлык (он брата так и не дождался), рыбалку, сколько на одного надо рыбы, как ее вкуснее готовить…

      Пассажиры на задних сиденьях решают, что это спектакль двух актеров. Шофер забыл про дорогу.

      А маршрутка стоит, и впереди – нет просвета.

      И тут я его спрашиваю:

      – А чего это вы в кавалерии служили, что за кавалерия такая?

      – А в алабинском