Понтий Пилат. Лев Сухов

удары, треск разрываемых одежд.

      Я оказался неспособным защитить себя, не говоря о женщине. Ужас смерти парализовал меня. Сейчас стыдно вспомнить состояние, в котором я находился. Чувство животного страха охватило мою душу и тело. Я попал под гипноз наглых глаз этого убийцы, привыкшего к безнаказанности. В них читалась уверенность, что я не посмею двинуться с места, что бы ни происходило за дверью.

      Защитить Марию я уже был не в состоянии, но сдвинуться с места был обязан. Я обязан был сделать шаг навстречу мечу независимо от дальнейшего развития событий. В противном случае я не мог бы питать к себе никаких других чувств, кроме презрения. Там, за дверью подвергалась насилию моя любимая женщина, и мое сознание призывало к борьбе и сопротивлению. Но вмешались неизвестные мне силы. Мое тело не хотело умирать. Ноги и руки были заторможены, связь между сознанием и телом отсутствовала. Я понимал: даже если хозяин этого малого и рассчитывает на чье-то покровительство, то к малому это не имеет никакого отношения. Одно дело – насилие над женщиной, другое дело – убийство. За убийство он, наглый малый, будет повешен, и защищать его никто не будет. Его хозяин первым от него откажется; да и самому хозяину скоро придется о себе позаботиться.

      Я умею передавать свои мысли собеседнику и достиг цели. В его тупом сознании возникла мысль: убивать нельзя. Мое тело приняло сигнал и разрешило мне сделать шаг вперед. Тяжелая рукоять меча обрушилась на мою голову.

      Сейчас я думаю отлично от ранее высказанных мыслей. Почему я не имел меча, почему я не умел им владеть? Тогда я не пережил бы минуты ужаса и душевного позора. Если можно было бы начать сначала, я бы начал с меча. Известна притча: Господь помогает тому, кто сам заботится о себе.

      Сознание медленно возвращалось ко мне. Сквозь просветленную красную пелену доносились приглушенные, но ясные голоса. Я еще не мог связать услышанное в осмысленные предложения, но память их фиксировала. Голос принадлежал старшине каравана, он вибрировал и прерывался от ярости. Речь шла о нашем молодом знакомце, но никакой почтительности уже не прослушивалось.

      – Я умолял нашего равви близко не подпускать этого негодяя к нашему делу. Было ясно с самого начала, что рано или поздно, но нам обеспечены крупные неприятности, от которых мы захлебнемся в крови, чего и дождались. Но наши равви – слепцы! Они готовы ради движения заложить наши жизни. Ну какое значение имеет, что этот мерзавец – сын Каиафы?! Напротив, опасность возрастает. Доверить ничтожному прощелыге проводку каравана с оружием! За оружие заплачено две тысячи. Сколько людей рисковало в Антиохии, добывая оружие, сколько людей его ждет! Мы все рискуем головой, а нашему подлецу подавай именно эту девку из Магдалы. Да с ней каждый в Магдале переспал, кому не лень. Его же ничто не может остановить, хотя все висит на волоске: город набит римскими войсками, всюду шныряют шпионы синедриона. Малейшая оплошность – и мы на виселице. Что сейчас произойдет? Владелец постоялого двора