Успеть сказать до тридцати. Стефания Данилова

в самом слепом, немом и глухом дому

      и, как город, сама за себя убегу во тьму.

      «Нас никогда не существовало…»

      Нас никогда не существовало.

      Икс.

      Игрек.

      Лучшее – позади

      лежит и плачет под одеялом.

      Господь,

      помилуй и пощади

      свежевозлюбленных ранним утром.

      Свежеразрубленных завтра днём.

      Мы поступаем с тобой не мудро.

      Придем друг к другу

      и не уснём,

      разбудим домик одноэтажный

      и ты простишь меня за меня.

      Я не бываю одна и та же

      в пределах года

      и даже дня.

      Сейчас со мною

      огни

      и ветер.

      Седьмая сорванная печать.

      Я знаю, я за тебя в ответе.

      Но я не знаю,

      что отвечать.

      Смех и смерть

      В данном случае смех и смерть – однокоренны.

      И, пожалуй, в том нет моей и твоей вины.

      Я, бывало, влюблялась в запах, картинку, звук,

      но тебя зовут – и как будто меня зовут,

      но читаешь ты – и как будто мои слова.

      Если не их источник, что еще целовать?

      Этот стих, вероятно, выдумал тоже ты,

      в нем проклюнутся и проглянут твои черты.

      Мы похожи настолько, что даже смешно читать

      эти строки твои, из которых сквозит мечта,

      и хватает её танцующий на краю.

      Это – две мечты, но я вижу в твоей свою.

      Только взять себя за руку, словно твоей рукой,

      не выходит. И я, теряя мирской покой,

      выхожу к распластанной передо мной воде

      и, тебя не найдя нигде, нахожу везде.

      Что за путь я ни выберу – тернии или шёлк –

      непременно окажется, что ты уже им шёл.

      Что за знак я ни начертила бы, станешь им.

      У тебя ведь такой же почерк, стило́, нажим.

      Что за слово я ни сказала бы – повторишь

      сквозь десятки белёсых санкт-петербургских крыш.

      В данном случае ты и я – однокоренны.

      Раздели со мной мир и властвуй в нём.

      Без войны.

      Не падай

      До ближайшего дома с ужином и лампадой

      очень долго ещё, сквозь тьму не видать предместий.

      Если ты идешь рядом, то очень прошу, не падай.

      Я тебя подхвачу,

      но подхватывать лучше – песню.

      Можно спеть, например,

      о русской великой силе,

      об эскимосской сотне названий снега,

      о любви. Или смерти. Главное, чтоб красиво,

      чтобы песня обратно в горло упала с неба.

      Я забуду тогда о том, что трудна дорога,

      что сносила шесть пар сапог, а седьмая пара

      протекает, и до простуды совсем немного.

      Ощущать себя безнадежно больной и старой

      значит сдаться дороге, что мерит своею мерой.

      До ближайшего дома, что сам по себе есть чудо,

      остаются туман и хмарь.

      И немного веры.

      Здесь должна быть другая строчка, но я не буду

      сочинять