Все их деньги. А. А. Теплицкая

одета в униформу, сшитую по моим собственным лекалам. Сами понимаете, на кого она была похожа… на женщину из моих снов.

      Президент пошуршал в кармане и предъявил билет.

      – Добро пожаловать, господин Президент, – сверкнула глазами проводница.

      Я зашёл следом за Егором и незаметно подмигнул ей.

      Поезд был воистину помпезный: девять вагонов по аналогии с Дантовым адом, стилизованных под самые сокровенные нужды. Мы оказались в тамбуре.

      – Каждый вагон не похож на предыдущий, а в некоторые лучше и вовсе не заходить, – предупредил я.

      Поезд тронулся, и мы с Президентом пошатнулись. Он потянул рычаг, и дверь отъехала в сторону, пропуская нас вперёд. Там за столами сидели люди, пили бренди, курили сигары, отдыхали и разговаривали под джаз. Нет, они были полностью одеты. Я называю эту зону входной, здесь никогда не бывает битком, сюда приходят передохнуть или провести время те, у кого нет настроения на погружение. Я даже почувствовал, как Президент расслабился. Наверняка думает, что, в крайнем случае, может отсидеться здесь, пока мы не прибудем обратно на станцию.

      – Один мой приятель, – рассказывает джентльмен в кремовой рубашке. – Прилежный семьянин, лет пятидесяти с хвостиком, у него жена и три дочери, но вот как-то раз, когда вся женская часть вернулась из отпуска, то обнаружила использованный презерватив прямо в домике Барби.

      Весь вагон утонул в смехе.

      Мы двинулись между рядами, нас никто не удостоил и взглядом. Кто-то крикнул:

      – А я давно уже предлагаю принять закон, чтобы измену после пятидесяти переименовать в подвиг!

      Новый взрыв смеха. Мы подошли к дверям, и провожатый, услужливо поклонившись, впустил нас дальше:

      – Восточная комната.

      Президент замирает в проходе, осторожно вытягивает шею, пытаясь рассмотреть, что впереди. Широкий тёмный коридор привёл нас в вагон из тёмного дерева и золота. Стены украшены инкрустацией по дереву с китайскими иероглифами, ручная работа. Открытый бар предлагает азиатские закуски и сладкие тягучие коктейли. В полутьме практически ничего не видно. Здесь комната релакса, можно делать любой массаж, пара кушеток свободна, я поискал глазами Эцуко, но её не было видно, жаль, скорее всего, занята. Эцуко, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя! Э-цу-ко… – примерил я к новому имени любимую реплику.

      – Ты чего застыл? – Президент потянул меня за рукав.

      – Вагон-ресторан, – объявил провожатый.

      В углу – накрытый стол, не хуже, чем в «Англетере». Президент устремился к нему – единственному месту, где одинокому гостю можно было приткнуться без риска выглядеть невостребованным. Рядом со столом разговаривают, держась за руки, две девушки с голой грудью. Они украдкой поглядывают на Президента с презрительным любопытством: он единственный здесь, кто явно чувствует себя неуютно. Только он не знает, куда деть руки, хочет спрятать лицо, словно стесняясь, что оно не закрыто. В этом вагоне вообще много молодых людей: