Повелитель мух (сборник). Уильям Голдинг

все несчетные стыдные обиды вылились в первозданной пугающей вспышке.

      – Я раскрасил лицо… Я подкрался… Ну и жрите… А я…

      На вершине горы молчанье густело, густело, пока не стало слышно, как трещит огонь и, жарясь, шипит мясо. Джек огляделся, ища сочувствия, но встретил одну почтительность. Ральф стоял на пепелище сигнального огня с мясом в руках и молчал.

      Наконец молчанье нарушил Морис. Он обратился к единственной теме, которая могла объединить всех:

      – А вы ее где нашли?

      Роджер кивнул на чужой склон:

      – Там они были. У моря…

      Джек уже оправился. Он сам хотел рассказывать. Он перебил Роджера:

      – Мы залегли вокруг. Я подкрался на четвереньках. Копья ее не брали, без зазубрин потому что. Свинья побежала и как завизжит…

      – Потом обратно, попала в кольцо, кровь хлещет…

      Мальчики трещали наперебой, радостно, взахлеб:

      – Мы ее зажали в кольцо…

      От первого же удара у свиньи отнялись задние ноги, так что легко было зажать ее и добивать, добивать…

      – А я ей горло перерезал.

      Близнецы, со своей вечной обоеликой улыбкой, вскочили и стали плясать один вокруг другого. И вот плясали уже все, все визжали в подражание издыхающей свинье, кричали:

      – По черепушке ее!

      – По пятачку!

      Морис с визгом вбежал в центр круга, изображая свинью; охотники, продолжая кружить, изображали убийство. Они танцевали, они пели:

      – Бей свинью! Глотку режь! Добивай!

      Ральф смотрел на них, ему было и завидно, и противно. Он выждал, пока они угомонились, пока замолкли последние отзвуки песни, и только тогда заговорил:

      – Я созываю собрание.

      Все по очереди замирали и обращали к нему лица.

      – Собранье. Я объявляю сбор, хоть нам, может, придется сидеть в темноте. Идите на площадку. Как только я протрублю в рог. Сейчас же.

      Повернулся и пошел вниз.

      Глава пятая

      Зверь выходит из вод

      Вода прибывала, и только узкая полоска твердого берега осталась между белым бугристым подножьем террасы и морем. Ральф пошел по этой твердой полоске, потому что ему надо было хорошенько подумать, а хорошо думается только тогда, когда идешь, не глядя себе под ноги. И вдруг, бредя вдоль воды, он изумился. Он вдруг понял, как утомительна жизнь, когда приходится заново прокладывать каждую тропку и чуть не все время, пока не спишь, ты следишь за своими вышагивающими ногами. Он остановился, окинул взглядом обуженный пляж, первая веселая разведка вспомнилась ему как что-то из дальнего, лучезарного детства, и он горько усмехнулся. Он повернул и пошел обратно, к площадке, и солнце теперь било ему в лицо. Ральф готовился к речи, и, бредя в густом, слепящем солнечном блеске, он пункт за пунктом ее репетировал. Итак, это собранье не для глупостей, с этим пора покончить, сейчас вообще не до выдумок…

      Он запутался в мыслях, неясных оттого, что ему не хватало слов, чтобы выразить их. Нахмурился и стал обдумывать