Чернила цвета облаков. Тая Монс

поверить, но я каждый день ходила в школу без пропусков. Уверена почти наверняка, что под конец года у меня будут большие проблемы с учителями, их предметами и оценками.

      Иду по школьному коридору, и ничего не предвещает беды. Вроде… Вот только что-то гложет меня. Что-то скребётся прямо под сердцем. Что-то мерзкое ползает там и слюнявит орган, который, кажется, должен отвечать за чувства. Я о чём-то думаю, но не знаю, о чём стоило бы думать. Я куда-то смотрю, но снова сомневаюсь, что в нужную сторону. Фортепиано в моей голове начинает играть мелодию. Я хмурюсь, ведь не знаю этой песни. Как мои собственные мысли могут быть мне не знакомы?

      Мелодия доносится из кабинета музыки, который должен быть давно закрыть. Наш преподаватель взял больничный, так что его кабинет всегда должен быть под замком. Я останавливаюсь у двери и неуверенно опускаю ручку. Тихо-тихо, чтобы это слышали только мои демоны. Открываю дверь, замираю на месте. Человек, сидящий у фортепиано, совсем не собирается смотреть в мою сторону или даже замечать меня. Он продолжает делать то, что ему нравится. Люди особенно прекрасны в те моменты, когда окружающий мир для них не так важен, как их занятие. Я любила смотреть, на то, как подростки, сидя за столиком в кафе, не отрывались от своих телефонов, поедая бургеры, и улыбались. Да, они сидели за одним столиком. Да, они не разговаривали друг с другом. Но их лица были прекрасны. Было прекрасно каждое их движение.

      Я медленно вошла в кабинет и села за одну из парт. Куча инструментов сейчас казалась горой хлама, но фортепиано… Оно было ухожено, словно кто-то каждый день смахивал с него пыль. Словно только оно было живым среди кучи мусора этого кабинета.

      – Мистер Камски оставил мне ключи от своего кабинета перед тем, как уйти на больничный, – пояснил парень, ответив на мой немой вопрос. Он продолжал играть и не смотреть на меня, но теперь казался не таким отмороженным. Выглядел он странно. Серые джинсы, порванные в некоторых местах, будто специально, такая же серая шапка, из-под которой торчали кучерявые русые волосы, расстёгнутая красная клетчатая рубашка и очки. Он был таким же странным, как и мелодия, которую он играл.

      – Ты знала, что звучание фортепиано нравится не только людям? – говорил он и играл, играл, играл… – Животные от него успокаиваются. Они будто под гипнозом.

      Парень улыбнулся, нахмурил брови и наконец посмотрел на меня. Серые глаза. Он отвернул голову и резко перестал играть. Он вздохнул.

      – Хотя, знаешь… Неважно. Это всё неважно.

      Примерно так же ведут себя люди, что видят перед собой лицо человека, который не может их понять. Мальчик в клеточку поднялся со стула и подобрал с пола сумку на одно плечо. Я вспомнила, что уже однажды видела его. Это тот мальчишка, что записывал что-то в тетрадь, пока все остальные смотрели фильм. Одиночка…

      Он не сказал ничего больше, а только вышел из кабинета, но остановился у дверного проёма, когда я ответила:

      – Видимо, мои знакомые намного глупее животных, раз даже музыка не может их успокоить, – парень обернулся в мою сторону и закинул сумку на плечо. – У тебя ведь тоже есть такие знакомые…