Война становится привычкой. Сергей Бережной

человеческой цивилизации – бесконечные войны. Война не только временной пласт, часть жизни нашей, отсчёт поколений, но ещё и судьбы каждого, слитые воедино. И всё равно у каждого своя война с искалеченными телами и душами. СВО – лакмус, проводит многих через осмысление, кого-то очистив, кого-то ожесточив, кого-то сломав. А кто-то всё равно умудряется остаться в стороне, спрятавшись в свою ракушку.

      Всегда избегал пропагандистских штампов – просто короткие истории о том, чему был свидетелем или участником. Писал не о обо всём, тем более публиковал – были внутренние запреты на картины жестокости, человеческое падение, мерзость. Впрочем, о слабости человеческой как поведенческой мотивации тоже старался не говорить и вовсе не потому, что оправдывал или осуждал. Да нет, просто не хотел оценивать по привычным меркам тех, кто оказался перед выбором. Легко назвать предателем не выдержавшего пытки, трусом – сбежавшего в бою, мародёром – снявшего берцы с убитого, потому что у своих неделю назад напрочь оторвалась подошва и он целую неделю голыми пятками щупал земельку.

      Имеем ли мы право судить себе подобного, не пережив того, что пережил он? Или прежде надо бы примерить на себя: а что бы делал я? Как поступил? Только не всегда можем честно ответить даже себе, не говоря уже о других…

8

      Как-то вскользь упомянул Персика, блиндажную кошку, носившую на ошейнике медаль «За отвагу». Медаль действительно отважного бойца, добровольцем пошедшего на войну ещё в феврале прошлого года, контуженого и раненого. А потом был короткий отпуск к родным в Луганск всего на трое суток, встреча с детишками и женой, вставшей на колени в дверях, обхватившей его ноги и умоляющей: «Милый, любимый, не ходи! Ради детей молю: не ходи! Не пущу». Когда за ним приехали командир с бойцами, он забаррикадировался в квартире и выбросил в окно медаль со словами: «Простите, мужики, не могу больше! Забирайте, не хочу ничего! Не вернусь!»

      Был бы один такой – ещё можно объяснить нервным срывом, но таких медалей лежало у командира пять. Пять тяжёлых серебряных кругляшей с колодками!

      Кем их считать? Трусами? Сломавшимися? Предавшими фронтовое братство? Впереди неизвестность, за спиной рыдающая и умоляющая жена и дети. Ну, а у тех, кто, стиснув зубы, никуда не ушёл, детей разве нет? И рыдающих жён тоже нет? И впереди счастливое будущее?

      Не оправдываю, но и не жалею. Пусть с этим и дальше живут: за кого-то и вместо кого-то.

      Комдив привалился к сосне и запрокинул голову, провожая взглядом сбивающиеся в табун облака:

      – Я с семнадцатого года в дивизионе. За всё время только пятеро «пятисотых», да и те, думаю, вернутся. Ну, а как вдовам будут в глаза смотреть? А их детям? Вот возьми соты пчелиные – все ячейки полные, и мёд вроде одинаков что по вкусу, что по цвету, вроде и рамка одна, и вощина, и соты одинаковые, а мёд разный в разных ульях. Да что там ульях – в рамках разный, хотя пчёлы в один улей нектар несут и вместе соты из вощины тянут, и мёд тоже вместе