Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов. Флавиус Арделян

сказал Сарбан.

      Окошко захлопнулось, но дверь осталась закрытой. Из-за нее доносились отзвуки смеха и игры на расстроенном пианино. Сарбан уверился, что потерял впустую десять «клыков». Он уже собрался уходить, но щелкнула дверь, и в клубах трубочного дыма рука, густо обросшая рыжим волосом, поманила священника.

      – Издалека? – спросил рыжий.

      Сарбан кивнул.

      – Откуда?

      – Бивара, – ответил священник.

      Мужчина опять что-то пробормотал.

      – Входи. Биварцы – славный народ, ни разу у нас тут скандалов не устраивали.

      Сарбан шагнул было внутрь, но его остановили тычком в спину.

      – Башмаки-то сними, – велел рыжий и буркнул что-то, а Сарбан, в отличие от нас, опять не расслышал.

      Сарбан огляделся: около девяти столов были заняты шумными типами, грязными, как и сами покарябанные столешницы, о которые они стучали кружками и выбивали трубки. А еще он увидел источник фальшивой мелодии: какого-то вусмерть пьяного заморыша другой такой же дохляк колотил башкой по клавишам пианино, пародируя известную песенку. Вокруг все хохотали. Рыжий подтолкнул Сарбана к барной стойке.

      – Ну и что у вас в Биваре пьют?

      – А что у тебя лучшее? – спросил Сарбан.

      – Это смотря для кого, – ответил рыжий. – Лучшее для него не годится для тебя, – и он указал на мужика, который рухнул под стол, вывалив огромное брюхо из расстегнутых штанов.

      – Налей вина, – сказал Сарбан, и собеседник, кажется, был не против.

      – Да-да, – пробормотал он себе в рыжую бороду, – биварцы знают толк в вине.

      Сарбан делал вид, что пьет, а сам поглядывал по сторонам, на посетителей, у которых глаза блестели от водки. Он попытался подсчитать, сколько мужчин было в кабаке, и сбился на тридцати пяти – вроде, кого-то уже считал, одни ушли, другие пришли, а некоторые, сидя на прежнем месте, менялись в лице, опустошая графин за графином, как будто изнутри у них упрямо лезли существа, рожденные алкогольными парами, стараясь избавиться от старого лица, может, стукнуть им пару раз по окровавленному пианино. Сарбан поискал заморышей-музыкантов, но как жертва, так и палач куда-то исчезли. Веселье теперь происходило за другим столом, где какая-то необъятная дама показывала грудь. Она достала одну, толстую, громадную, ниспадающую на тяжелый живот, словно гигантская колбаса – ответом были смех и аплодисменты. Достала вторую, розовую и как будто еще толще – публика громыхнула пуще прежнего. Веселье изверглось, словно пузырь с гноем, и они хохотали, вопили и харкали, а один тип выпростал свой уд, подражая бабе. Толстуха цапнула его за главную драгоценность, и они вдвоем вышли из общего зала. Тут Сарбан и обнаружил комнаты: двери в них выглядели черными дырами в темных стенах.

      – Здесь же и переночевать можно? – спросил Сарбан у рыжего.

      Тот кивнул и что-то проворчал. Сарбан изобразил еще один глоток вина и огляделся в поисках своего Ничто. Вскоре почувствовал, как мрачный взгляд рыжего