Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов. Флавиус Арделян

ту толстую ветку (полгода назад выдержала, выдержит и сейчас), спуститься по стволу и побежать к калитке, с которой надо осторожно, чтобы не скрипнула, сунуть руку в дупло, спрятать склянку под ночнушкой и быстренько назад. Лили вздохнула и выбралась наружу. Она приказала себе не смотреть вниз, ни в коем случае не смотреть вниз, и, конечно же, посмотрела: черное море кустов, в котором, как было известно Лили, многим тысячам шипов не терпелось вонзиться в плоть.

      – Глупости! – решительно заявила Лили. – Больше не смотри вниз!

      Она повисла, держась за подоконник, однако ноги еще не коснулись узкого карниза под окном. Закрыла глаза, разжала хватку. Приземлилась как следует, без проблем. Вздохнула с облегчением и открыла глаза. Поискала кирпичи. Вот они! Полгода назад Лили уже удирала из дома, чтобы вместе с другими ребятами поглядеть через забор, как Аламбик что-то выливает из банок позади дома. До того она три дня потратила на расчеты и пришла к выводу, что трех кирпичей достаточно, чтобы с карниза взобраться на подоконник. Сложенные друг на друга, они образовали лесенку, по которой она могла вернуться в комнату через окно. Юница притащила их к себе в спальню по одному и спустила на карниз, прямо над входной дверью, с помощью простыни. Они лежали на прежнем месте. Лили сложила их лесенкой и быстренько повернулась к ветке, чтобы… Что?!.. Ветки не было! Кто-то спилил эту толстую ветку, этот мост между карнизом и деревом, между ее плоской грудью и всеобщим восхищением. Невероятно… Наверняка вышло так, что Томас заметил ветку, которая касалась карниза, испугался, что по ней ночью в дом заберется какой-нибудь вор, и велел спилить. Лили не видела, как это случилось. Она никак не могла спуститься. Наверное, придется поискать другую возможность завтра, после возвращения из школы. А вот если бы она сумела прихватить мазь, уходя… и намазаться в школе… нет, нельзя этого делать в школе! Впрочем, а почему нельзя? Почему бы и нет…

      В доме тишина воцарилась в каждой постели, челе, мыслях. Лишь время от времени часы в каком-нибудь коридоре равнодушно провозглашали точное время, которое было не совсем точным, ибо они в своем равнодушии то и дело пропускали минуту-другую, вынуждая все сущее замереть, и в ту самую ночь никто еще не ведал о том, что еще одна невинная дева уснула беспробудным сном на другом краю Альрауны.

* * *

      Тетушка Валерия шумно мешала в кастрюле деревянной ложкой, Томас Бунте шуршал газетами, во дворе суетилась прислуга, жуки и дождевые черви рыли сырую почву погреба – все это было так далеко от Лили, которая погрузилась в раздумья, в свой мир, упокоенный на подушках, и устремила через окно рассеянный взгляд на листву за окном. Она думала о Кларе Гундиш, видела ее мысленным взором, спящую, умиротворенную, и не понимала, кто, как и почему мог подумать, что это нехорошо: спать… спать долго, посреди собственного ничто, собственного мира, уснуть и удалиться от всех. И все же сон Клары вселил страх во всю Альрауну, слухи достигли внешних стен Инфими и, конечно, распространились за их пределами. Едва Лили вышла из школьных ворот,