Моран дивий. Книга вторая. Реноста. Анна Осьмак

Половина княжьей дружины из них. Нету, поелику, у сулемов воинов – кончились! Скоро-от одна большуха в Болони останется. Вот нехай сама и ходить за Суломань…

      Даже в тёплых отблесках факельного огня было видно, как побелело лицо брата и костяшки стиснутых им кулаков. Я почувствовала холодный пот на висках и провела по лбу дрожащими пальцами.

      – Кто ещё так думает? – проговорил княжич глухо.

      – А многие, – ответствовал тот же воин. – Многие говорят, что княгиня довела Суломань до погибели. Местью своей за отца твого. Говорят, будто на погребальный костёр она не только Витко дубрежского положила, она всю Суломань к Истоле сраному спалила в ту ночь!

      – Да ладно тебе, – откликнулся с противоположного края молодой долговязый кметь, которого Сван насчет непобедимых беров наставлял, – будто княгиня эту войну начала! Будто для радости душевной она того Витку порешила. Чай, князь-то ейный не с коня сверзился-убился, а в битве с дубрежью пал…

      – Может и не она начала, – преувеличенно ровно ответствовали ему, – может, он и в битве пал. Только был тогда у ей случай с дубрежью замириться, а большуха сулемская вместо переговоров кровавую ярмарку устроила.

      – Замириться?! Истола тебе, окаянному, в печёнку! Разумеешь ли что говоришь? Замириться, чтобы кем стать под Дубрежью? Данниками жалкими? Рабами бессловесными? По девке с дыму, по кунице с рыла? Полста парней кажын кологод набранцами бесправыми в войско дубрежско? Тем замириться? Легше бы стало Свану, коли сыновья евойные не за родную землю да за волю полегли, а за жито Дубрежское? Достойная замена!..

      – Не тебе, соплезвон, судить что было бы, чего не было бы!..

      – А ну! – Сван, оторвав руки от лица, вскочил вдруг, перемахнув через лавку, выхватил свистнувший меч. – Кто напервой – подходи, вырыпни дубрежски!

      Зашипели потянутые из ножен мечи, кмети стали привставать настороженно.

      Межамир перекинул ноги через лавку, поднялся тяжело, грузно как-то, стал напротив буяна.

      – Ну, я напервой, – молвил он севшим голосом. – Руби, дядька Сван, авось полегчает…

      Досаду на нежданного безоружного супротивника смела клокочущая ярость, прорвавшаяся глухим рычание. Ярость взметнула горящую огневыми всполохами сталь дюжей лапищей старого воя и обрушила её на голову ставшего на пути.

      Завизжала Белава и взвизгнула сталь Сванова о прикрывший княжича меч Миро. Крепок оказался булат табирский, крепка рука, им владеющая, – подставленное под удар железо разлетелось осколками, зазвенев о морёное дерево стен и половиц. На рассечённой деснице Миро вспыхнул чёрной влагой разруб. Свану уже выкручивали руки, кто-то приложил его череном по затылку, угомонив старика…

      Белава давно не кричала, но в ушах у меня по-прежнему звенел её заполошный визг. Будто в той звериной девичей плище воплотился для меня весь ужас, вся невообразимость происходящего.

      Я растерянно повела глазами по залу. Звон продолжался, заглушая крики и брань. Испарина выступила под нарядной