Илиодор. Мистический друг Распутина. Том 2. Яна Анатольевна Седова

переполнен молящимися. Народ усиленно постится, денно и ночно молится, облекся во вретище, а дорогой батюшка о. Илиодор неотходно стоит в алтаре у престола Божия», – сообщали митрополиту Антонию уполномоченные от народа.

      Неискушенным лицам даже показалось, что о. Илиодор отступил. Один саратовский публицист сравнивал его с синицей, которая «обещала зажечь море, а не зажгла и простой лужи», А.А. Столыпин – с пушкинской Людмилой, которая, собравшись было умереть в плену злодея, «подумала – и стала кушать». По мнению этого публициста, отказ о. Илиодора от голодовки показал, «что в нем нет даже безумного закала аввакумовской воли, а только непочатый край самомнения».

      Однако царицынский инок был не так прост. Сообщая Св. Синоду о новом обете, он пригрозил, что дальнейшее упорство священноначалия приведет к смерти и священника, и прихожан: «я переселюсь, но только не в Новосиль, а на небо. Пойду жаловаться Богу на чиновников-гонителей, волю царскую не свято исполняющих. Со мной умрет и народ. Бог сему свидетель». Пророчество начало сбываться уже 3.II, когда о. Илиодор, отслужив половину литургии, упал в обморок от истощения. То же самое самоубийство! Методы изменились, но цель осталась прежней – победить или умереть.

      Тем временем до преосвященного Гермогена дошли сведения о том, что о. Илиодор вместе с паствой «поклялись [перед?] Богом не выходить [из] храма, умереть голодной смертью». Потрясенный владыка не поверил, но, по совету Роговича, на всякий случай снял клятву: «Зачем Косицын, Шмелев, другие всюду рассылают телеграммы об установленной через клятву буддийской голодовке, которой будто подвергли себя Вы и все богомольцы подворья. Ожидаются-де вскоре случаи голодной смерти. Прочие такие телеграммы – плохая услуга делу, омерзителен их крик, вопль об ужасах, точно дело идет не о христианском благоуспешном посте и покаянии, а о самоубийстве голодом. Если такую безумную клятву дали, то я всех властью Христовой разрешаю совершенно».

      О. Илиодор ответил лишь на следующий день (2.II), отрицая факт голодовки: «Дорогой Владыко! Это ложь. Народ никакой клятвы не давал. Подписавшие телеграмму неправильно выразились. Сейчас постимся, молимся усердно».

      Преосвященный Гермоген успокоился и с тех пор протестовал против «подлейшей лжи» о голодовке, уверяя всех – Роговича, митрополита Антония, даже сотрудника «Речи», – что «никакой голодовки там не было, люди просто молились и постились».

      Во всяком случае, гневный тон архипастырской телеграммы произвел должное впечатление и 2.II, по случаю праздника Сретения, о. Илиодор разрешил пить чай с хлебом, а также предупредил, что никого не обязывает поститься, так как не имеет права. «Я могу только на себя налагать обязательства, но не на других».

      Впоследствии о. Илиодор не стеснялся объяснять прекращение своей голодовки архипастырским распоряжением, хотя порядок событий был обратный. «Я тогда не умер потому только, что владыка Гермоген скоро после клятвы снял с меня клятву. Я не могу ослушаться