Илиодор. Мистический друг Распутина. Том 2. Яна Анатольевна Седова

был лишь «заведующим подворьем», а в Новосиль переводился полноправным настоятелем полноценного монастыря. «Если я виноват, сажай меня в тюрьму, ссылай в каторгу, но не повышай. За повышением я не гонюсь, почестей мне не надо, мне нужна правда Христова, а за нее меня везде гонят». Гнали, действительно, всюду – уже из третьей епархии за пять с лишним лет!

      Наконец, предстоящий перевод и епископа Гермогена знаменовал форменную расправу светской власти с религиозно-патриотическим движением, которому посвятили себя о. Илиодор и его архиерей. Напрасно столыпинский официоз «Свет» расписывал новое послушание о. Илиодора как «высокое, истинно пастырское, живое, плодотворное дело». Всякому было ясно, что произошел не обычный перевод священника на другой приход, а грубое вмешательство чиновников в церковные дела.

      В кулуарах Государственной думы правые с неодобрением говорили о «немецкой бухгалтерии», которой держалось правительство в этом деле, то есть об одновременном переводе и губернатора, и священника с намерением «сравнять итоги».

      Узнав о своем переводе, о. Илиодор бросился к обер-прокурору и другим сановникам и «умолял именем святителя Филиппа, убиенного за правду, не приводить в исполнение этого несправедливого решения».

      В то же время иеромонах попытался заручиться поддержкой всех своих доброжелателей. Послал телеграмму Государю (21.I). Посетил П.Ф. Булацеля. Протелеграфировал царицынским сподвижникам, прося ходатайствовать перед Их Величествами об оставлении его в Царицыне. Соответствующая телеграмма с просьбой не утверждать синодального решения была отправлена 21.I: «не оставьте нас сиротами». А на следующий день в Синод полетела телеграмма из села Покровского Тобольской губернии – от Григория Распутина. Потом расстриженный Сергей Труфанов будет утверждать, что не обращался за помощью к «блаженному старцу», но что-то очень уж быстро дошли петербургские новости до Сибири.

      Ничего не добившись, о. Илиодор решил сопротивляться до победного конца. Телеграфировал в Царицын, что остается, и помчался к еп. Гермогену. Провожавшим лицам о. Илиодор заявил, «что из Царицына не уедет, что оттуда не взять его и воинской силе и что, возвратившись [в] Царицын, произнесет такую проповедь, каких еще никогда не говорил».

      Не успел покинуть столицу, как полиция начала его розыски по просьбе митрополита Антония. Не торопись так о. Илиодор, возможно, дальнейшей беды удалось бы избежать.

      Находившийся тем временем в устроенной им Сергиево-Алексиевской пустыни близ Сердобска преосвященный Гермоген был «как громом» поражен известием о переводе иеромонаха. Владыка только что (21.I) подписал третье по счету представление о награждении о. Илиодора наперсным крестом «за ревностнейшее и усерднейшее исполнение присущих ему по сану главнейших и ответственнейших обязанностей и пастырского долга, учительства и проповедничества, а также открытого исповедования веры православной и верноподданничества Российским Самодержавным Государям Императорам» –