Анафора. Владислав Творожный

уверен, что ты прав. – засомневался Герман. – Кто тебе вообще рассказал такие глупости?

      – Грегор, – ответил Льюф, – а почему же глупости, разве ты можешь доказать обратное?

      – Пускай я не могу подняться до небес, но в моей жизни было много разных событий. До того, как мы с твоей мамой повстречались, я в молодости был влюблен в одну прекрасную леди. Впрочем, не взаимно, но жизни своей без нее я не видел, на тот момент я был настолько очарован ее манерами, воспитанностью и красотой, что и дня не мог провести без мысли о ней. Тогда же читал я всякие книги научные да моральные, и свершился в голове у меня план. Надо полюбить ее со всей силы, открыть душу свою и принять такой, какая она есть.

      – Как Бога нашего? – озадачился Льюф.

      – Да, как Бога. – заверил Герман. – Только вот ирония, как бы я не ухаживал за ней, сколько бы не молился на нее, все было бестолку! Тогда же я для себя понял, что все те чувства, которые для нас кажутся чем-то волшебным, для другого человека совершенно ничего не представляют.

      – Я не вижу связи, в чем же собственно мысль?

      – Да в том, что не в зависимости от того, как сильно человек верит во что-то волшебное, «чему-то волшебному» будет все равно, для «волшебства» это будет пустым звуком. Точно так же влюбленный юноша будет любить свою пассию, даже не подозревая о том, что для нее его чувства не больше чем пустые слова, поэтому и мертвецам нет дела до живых.

      – Неубедительно. – заключил Льюф. – Пускай ты считаешь, что души погибших также хладнокровны, как и сердца восхитительных принцесс, я все же буду верить и надеется, что наш мир не заканчивается планетой и все мы после смерти попадем туда, куда заслуживает наша душа.

      Герман же не стал ничего отвечать, лишь наивно и тяжело покачал головой. Зажег свечу и двинулся вглубь комнаты:

      – Идем, ты хотел увидеть меч.

      Льюф аккуратно прошел сквозь стопку книг и начал пробираться через остальной хлам, покрывшийся многолетней пылью. Дышать было тяжело, однако Герман шел дальше пока не увидел меч, лежащий на стеллаже.

      – Вот он, – проговорил Герман поставив свечу на стеллаж, – найди какую-нибудь тряпку, надо бы его протереть.

      Льюф дал свой платок, который лежал в кармане.

      Герман протер меч, несколько постоял и положил меч обратно на стеллаж. Посмотрев на окно, он взял платок и аккуратно пролез в его сторону. Отперев окно и вдохнув свежего воздуха, он сказал:

      – Ну вот, теперь хоть что-то здесь видно!

      – И дышать сразу стало легче. – добавил Льюф.

      – Ладно, подходи сюда к свету, рассмотришь меч.

      Льюф подошел к окну и на свету начал разглядывать меч, после взял его в руки. Прямо на самой середине лезвия сверху вниз шла гравировка «еpеe wallone». В зависимости от попадания лучей солнца, гравировка начинала сверкать разными цветами, создавался эффект радуги. Гарда была чудной формы и имела множество узоров, которые издали напоминали розы. Рукоять была создана из какого-то серебристого металла и имела обмотку с кварцевыми вставками.

      – Ух