Жемчужина Санкт-Петербурга. Кейт Фeрнивалл

слова ни малейшего внимания, отбросил рубаху в сторону, повернулся и лег на сено лицом вниз.

      – Лев! – ахнула Валентина.

      Прикрыв рукой рот, она уставилась на спину казака.

      Выпуклые мышцы были исполосованы. Ровные красные диагональные линии пересекали их, словно кто-то нарисовал их краской. Краска эта была все еще влажной и поблескивала. Медленно Валентина вошла в стойло и опустилась рядом с Попковым на колени. Кнут оставил глубокие раны, кое-где плоть была рассечена.

      – За что? – прошептала она.

      Спрашивать, кто сделал с ним такое, было бессмысленно.

      Казак снова повернулся и натянул через голову рубаху. Валентина не понимала, как он вообще мог шевелиться с такой спиной.

      – Как он мог так поступить с тобой? – Ей вдруг стало стыдно за отца.

      Попков выудил из соломы еще одну бутылку. Эта была еще полной.

      – Вчера, – сказал он, – я вошел в комнату Катерины Николаевны, когда она была там одна.

      – О, Лев.

      Он безразлично пожал плечами и приложился к бутылке.

      – Я всего лишь хотел сделать ей небольшой подарок на Рождество.

      – Но это же ее комната, Лев.

      – Ну и что? Я уже бывал там. Много раз, когда снимал ее с коляски или, наоборот, сажал.

      – Но при этом всегда присутствовала Соня.

      Попков фыркнул.

      – Нет. Дело не в этом. Ваш отец вошел в комнату, когда я сидел рядом с ней на кровати и разговаривал. За это он меня и выпорол.

      Валентина накинулась на него с кулаками. Принялась колотить гранитные мускулы.

      – Дурак! Дубина! – закричала она. – Казак безмозглый, ты с ума сошел! И правильно, что тебя выпороли!

      Он поймал ее руку и вложил ей в ладонь горлышко бутылки.

      – Выпейте немного.

      Она посмотрела на прозрачную, как вода, жидкость, поежилась и поднесла бутылку к губам.

      Валентине было очень тепло. Она слышала, как ночной ветер гуляет внутри деревянных стен конюшни. Что-то очень приятное порхало у нее в голове, что-то с крыльями, как у мотылька. Губы перестали слушаться и все норовили растянуться в улыбку. Она сидела на полу, прислонившись спиной к стенке стойла и зарывшись ногами в сено. Как только Валентина закрывала глаза, в ушах начинало гудеть, и ее клонило на бок.

      – Хватит с вас, Валентина Николаевна. Идите спать. – Попков пнул ее ногой в накрытое сеном бедро, как свинью. – Давай-давай, проваливай! – прорычал он.

      – Скажи, а что ты подарил ей?

      – Кому?

      – Скажи.

      – Подкову. – Он уткнулся взглядом в солому. – Я отполировал ее и… – Валентина видела, что он смущен. – И оплел зеленым плющом с ягодами.

      Валентина подумала, что это самый прекрасный подарок, который только можно представить.

      – А для меня у тебя ничего нет? – спросила она.

      Он поднял на нее глаза.

      – У вас моя водка. Еще какие-то подарки нужны?

      Она рассмеялась, и вдруг ей показалось, что весь мир заколебался у нее перед глазами.

      – Мама