Мое последнее завтра. Елена Гринева

свидетеля самоубийства Шона Остина. Женщину, живущую в доме напротив. Она утверждает, что Шон был один в квартире, и никто не помогал ему совершить это.

      – Грустно, – Уильям заметно сник и лихорадочно сжал руки в кулаки, – Вы знаете, несмотря на внешний блеск и всеобщую любовь, Шон всегда мне казался каким-то сломанным. В детстве у меня была игрушка, деревянный солдат в красивой военной форме. Однажды, солдат попал в руки моего мерзкого кузена с задатками вандала, после этого на него стало больно смотреть. Отец отдал игрушку в мастерскую, там солдата отремонтировали, дерево стало блестеть еще ярче, вот только, если внимательно присмотреться то где-то в районе сердца видны две уродливые трещины, понимаете, о чем я? Шон был таким же. Сломанным. Его как будто что-то мучало. Однажды, он мне сказал: «Ненавижу этот город. Старые дома, блеклые улицы… Здесь все пахнет смертью. Я обязательно отсюда уеду». Вот таким он был. И этот его потрясающий голос. Я сам пою, и все же, у меня, наверное, никогда не получится превзойти Шона.

      Уильям тяжело вздохнул и посмотрел на детектива:

      – Вы знаете, мне кажется, никто его не доводил до самоубийства, он сам дошел. Просто переступил порог между жизнью и смертью, оставив нам одни проблемы. Сейчас все ненавидят Софи из-за грязных слухов, которые распространяют журналисты. Думаю, она ни в чем не виновата. Если уж быть совсем честным, все мы немного завидовали Шону и немного желали ему смерти. Он был слишком…ярким для этого города. Софи единственная по настоящему заботилась о нем, думаю, она его любила. Если бы я мог чем-то ей помочь…

      Детектив с замиранием сердца слушал этого парня. Во рту появился солоноватый привкус: «Если бы ты мог чем-то помочь… У тебя явно синдром спасателя, парень» , – подумал он, а вслух произнес:

      –У меня есть к тебе небольшая просьба, Уилл. Не мог бы ты побыть рядом с моей дочерью хотя бы несколько дней? Дело в том, что она постоянно пытается вспомнить, то что забыла, но врач сказала, что психика Софи может не выдержать этого. Поэтому ей нельзя вспоминать, – в глазах детектива блеснули слезы.

      Часы показывали около пяти вечера, когда Софи переступила порог музыкальной школы. В дверях ее чуть не сбила упитанная школьница в очках. Сказав «извините», она подняла глаза вверх и увидела вблизи лицо Софи. Застыв от ужаса, девочка пробормотала:

      – Ой, та самая Софи Нортон…

      Затем она прикрыла рот рукой и поспешно убежала прочь. Занятия в музыкальном классе уже закончились, поэтому в коридоре оказалось пусто. Софи осторожно прошла вперед и, найдя глазами нужную дверь, постучала в кабинет.

      – Войдите! – ответил ей знакомый голос.

      Открыв в дверь, она увидела учителя музыки. Мистер Гордон сидел за фортепиано и печально улыбался. Это был человек средних лет со слегка взъерошенными каштановыми волосами, аккуратно застегнутая белоснежная рубашка и черные брюки делали его похожим на офисного клерка.

      – Привет, Софи, – он натянуто улыбнулся. Наверное, не стоит спрашивать, как у тебя дела, – в голосе мистера Гордона промелькнул