Наташа. Роман. Екатерина Васильевна Нечаева

от её искусно вылепленного тела, ставит на ноги. Люция смотрит вниз на замедляющую свой бег реку, на одинокие брезентовые палатки, скромными вершинками своими вписавшиеся в общий природный фон. Девушка оглядывает просыпающуюся деревню, бросает взгляд на перламутровые луга, а после – тянет руки к небу и говорит о том, что это самый прекрасный момент в её жизни. Мишка оторопело смотрит на неё и чувствует, как великое желание обладать ею сковывает его по рукам и ногам, как обносит горячестью голову, как заставляет умирать душу. Люция, едва достающая ему до груди, старается обхватывать его руками и сравнивает с горным утёсом, молчаливым, неприступным, но согретым солнцем, а от того – желанно-тёплым. Мог ли он, ещё не знавший женщин, устоять? Мог ли противиться этому древнему могучему зову? Нет, не мог, равно, как и она не могла не испробовать на себе его могучую силу и грубую жгучую ласку. В тот миг с орбит сошли все звёзды, закружились в свистопляске созревшие облака, по-особому задрожала листва на взбирающихся по склону тонюсеньких берёзках, и на землю рухнуло молодое розовощёкое утро… А потом, пока все предавались сладостному сну, он нёс на руках к палаткам светящуюся от счастья Люцию…

      Давно отпели деревенские петухи, высохла роса, на затухающем костре дымился суп из тушёнки. После обеда ребята свернули палатки, уложили вещи в байдарки. Мишка легко, по-свойски, впрягся в общую суету и, чем мог, помогал. Люция, несмотря на подтрунивания остальных, много смеялась, порхала, как бабочка, поддерживая коллективный дружелюбный фон и не совершая при этом никаких нужных действий…

      Когда байдарки отплыли на середину реки, и, кроме всплеска вёсел, ничего не стало слышно, Мишке показалось, что у него вынули сердце. Придя домой, он первым делом смастерил сестре рамку для семейного фото, сделанного пару лет назад. Рамка, сварганенная на скорую руку, не отличалась особым изяществом, но до того ли было только-только вкусившему любви? Мишка знал, что следующая стоянка у ребят будет через двадцать километров, возле Молокова камня. Ощущая на губах горячие поцелуи Люции, дрожа до сих пор от прикосновений к ней, слыша её влекущие слова, мол, поехали со мной, в город, он не смог скрыть от Дарьяши своего состояния. Сестра, утирая глаза, сказала всего одно: «Беги!». Она с трудом уковыляла на непослушных ногах за переборку, в свой угол, через минуту появилась с увесистым полотняным мешочком, хранящим горсть монет и несколько прозрачных камешков, которые он находил на берегу ещё мальцом. Сестра обмолвилась, что собирала монетки просто так, без умысла, что ей они никуда не пригодятся, а камешки – так и подавно его. Он нашёл, он пусть и распоряжается этим богатством, она же про это никому не сказывала. Потом Дарьяша немного помялась, подняла на брата слёзные глаза и засунула руку в карман длинной юбки. Когда она выпростала руку и протянула её Мишке, то у него даже немного закружилась голова: в хрупких, почти прозрачных