Наташа. Роман. Екатерина Васильевна Нечаева

где река совершает поворот почти на девяносто градусов. На другом берегу, напротив камня Веера, одного из множества камней, тянущихся по берегам уральских рек, и уткнувшихся в него трёх добротных дворов, прозванных за отдалённость от деревни Москвой, туда-сюда сновал народ. Парни подтягивали к берегу байдарки, с шуточками да прибауточками вытаскивали из них вещи. Девчонки влезли в воду, визжа от восторга и что-то выкрикивая парням. До Мишки доносились лишь обрывки слов – день был ветреный: резко набегающие потоки воздуха разрывали звуки на кусочки, река гулко разносила голоса и сливала их в единое целое, вписывая в общее таёжное полотно.

      «Девчонки!» – пренебрежительно подумал Мишка. Он смотрел, как их головы поплавками мелькали в бликующей

      на солнце воде, как парни, отмахнувшись от них, как коровы

      отмахиваются от паутов и надоедливых мух, уже вовсю натягивали брезент, вбивали колышки, разводили костёр. Он попытался сосчитать, сколько человек в группе, но не мог сосредоточиться. То ли блики мешали, то ли хаос, царивший в разворачивающемся палаточном городке. Зато каждую голову в стаде, которое гнал домой, определял моментально и точно знал, что все коровы на месте и идут, смачно чавкая копытами, через реку к своим хозяйкам.

      Выйдя на берег, стадо разделилось на два потока: один повернул вправо, в сторону домов, широкой улицей тянущихся к камню Печка, другой влево, туда, где деревня острым концом своим упиралась в таёжные складки древнего лесного массива, – и коровы по единственной деревенской улице, растянувшейся вдоль Чусовой, важно раскачивая боками, несли себя по домам; стадо потихоньку таяло. Мишка следом за бурёнками повернул налево.

      К концу улицы, где чуть на отшибе стоял Мишкин дом, осталась только их вечно пытающаяся куда-нибудь да удрать Глашка. Странно, но в тот вечер она вела себя настолько благопристойно, что удивился даже не умевший удивляться Мишкин отец. За ужином мать потрепала сына по золотоволосой голове, старшая сестра Дарьяша, год от года медленно теряющая подвижность из-за какой-то неопределяемой болезни, уловив безупречно-синий взгляд брата, улыбнулась, а отец, выходя из-за стола, хлопнул его дважды по мощной спине. Это был знак одобрения и довольства сыном, который нужно было заслужить и который придавал неоперившемуся ещё Мишке сил и бодрости.

      В их семье чурались излишка слов и своё, даже самое тёплое, отношение к друг другу выражали чаще всего жестами. Самым тяжёлым было, когда отец и мать, как по сговору, не смотрели на сына, не перебрасывались словами о хозяйстве да о батиных делах в промартели, или не произ-

      носили скупого «на-ка вот», или «завтре будет вёдро». Но самое главное – в такие пасмурные для Мишки вечера не было ни материнских прикосновений к его буйным кудреватым волосам, ни отцовского похлопывания по спине. Сызмальства он без слов понимал, что сделал не так, что надо исправить. И исправлял,