Пионерское лето 1964 года, или Лёша-Алёша-Алексей. Александр Степанов

свой чемоданчик поставил на кровать напротив, бронируя место для Кузнецова.

      В палате пахло краской. Видимо, перед заездом делали косметический ремонт и толком не проветрили. Пахло и свежим постельным бельём. Пока простыни и одеяла на матрасах. Постели ещё предстояло заправить.

      Когда Кузнецов вошёл в палату ― он почему-то задержался на улице, я помахал ему рукой и показал спальное место, которое для него застолбил. Кузя с разбегу плюхнулся на постель и, подпрыгивая на панцирной сетке, завопил дурашливым голосом на мотив известной песни:

      По долинам с толстым дрыном

      шла старуха в ре-сто-ран,

      чтобы с горя взять пол-литра

      и заку-у-ски двести грамм…

      ― Кузя, заткнись, ― одёрнул я его, ― разговаривать мешаешь.

      Моим соседом по сдвинутым вплотную кроватям оказался мальчишка, которого я приметил ещё на месте сбора.

      У него общая тумбочка с Кругловым, у меня с Кузей.

      – Ты с сестрой здесь? ― спросил я.

      – Да. Меня Сашкой зовут, а тебя?

      – Лёшкой. Можешь «Печенькой» звать. Фамилия?

      – Панус.

      – Странная фамилия, Прибалтика?

      – Прабабушка рассказывала, к нашему предку «Пан Ус» обращались. Вот и получилось: «Панус». А так мы родом Муромские. Сейчас это Владимирская область. Я там не был.

      – Пан Ус? Может, твой предок шляхтичем был, если его Пан Ус звали?

      – Не знаю.

      – Таратор ты, Сашка, базарило. Не делись ни с кем, целее будешь! Паны и буржуи в лагере не приветствуется, ― пояснил я.

      Кузя в нашем проходе был занят собой и не прислушивался к нашему разговору. Он перевернул чистой стороной матрас с жёлтым пятном посередине, повернулся к нам, буркнул: «Уссатый, полосатый, на верёвочке висит», и спросил:

      – Печенька, знаешь, зачем на матрасе полоски вдоль, а не поперёк?

      – И зачем?

      – Чтобы знать, в каком направлении ложиться ― вот зачем!

      – Этим и будем руководствоваться перед отходом ко сну, ― сообщил я и поинтересовался: ― У тебя в отряде знакомые есть?

      – Вон, Славка Дударь, ― кивнул в хвост противоположного ряда кроватей. ― Он с параллельного класса. Ещё Емельянова Танька, одноклассница моя. Увидишь её, не ошибёшься: толстушка.

      – Твой сосед по кровати ― Ефимов Витька, а у кровати у входа ― Юрка Круглов.

      – Я знаю уже, ― сказал Кузя и спросил: ― Пацана видишь в конце того ряда, стриженного с чёлкой?

      – И что? ― взглянул я на чудика с детской причёской.

      – Шнурок я на крыльце завязывал. Достал он меня своими: «Простите-извините». Спрашиваю его просто так, для интереса, за что тебя простить-извинить? Ссышься по ночам, храпишь громко или лунатик? А он опять за своё: «Простите, пожалуйста, где в пионерлагере туалет?» Я ему говорю вежливо: «У меня три головы, как у змея Горыныча, что ты мне выкаешь? По сопатке просишь, так это я легко!» А он опять за своё: «Не сердитесь, пожалуйста». Он что, больной на голову?

      Я пожал плечами, поживём увидим.

      ***

      Вошла