Искупление злодейки. Кира Иствуд

глаза в момент “греховности”. Например… в момент, когда дурацкое отражение выводило меня на очередной бессмысленный спор.

      Сейчас довольное – оно растворялось в воде. Зато Морелла уже нависла сверху, заслоняя собою тусклый свет магической лампы, горящей под потолком.

      Морелла была оборотнем-росомахой. Высокой – выше любой женщины, какую я только знала. И свирепее самого голодного пса. Её чёрные блестящие волосы были гладко прилизаны и стянуты на затылке в тугой пучок.

      Иногда я думала, что именно поэтому Морелла такая злая – из-за этого пучка. Он, должно быть, болезненно тянет кожу. И возможно, из-за него же она никогда не прячет звериные клыки, отчего выражение её острого лица всегда выглядит хищно, будто смотрительница готова вцепиться в чью-нибудь глотку.

      Чаще всего – в мою.

      – Элиза! – рявкнула она, стиснув моё плечо. Её ногти чуть удлинились и укололи кожу сквозь мантию. Голос женщины зазвучал натянуто-ласково: – С кем ты сейчас разговаривала?

      – Ни с кем, – пролепетала я, не в силах справиться с удушающим страхом.

      Ветер закачал створку приоткрытой двери. Пронзительно заскрипели петли.

      Смотрительницу я боялась. И тем страшнее мне было, чем тише и медленнее она говорила.

      – Ложь – это грех, – протянула женщина, заглянув в мои глаза. Её пристальное внимание невозможно было выдержать. И когда я отвела взгляд, она цепко взяла меня за подбородок. – Знаешь, как многоликий бог наказывает лжецов?

      – …заставляет их языки гнить.

      – Верно, – растянула губы смотрительница. – Так зачем ты испытываешь судьбу? Зачем грешишь, Элиза?

      – Нет, я…

      – Какую грязную ворожбу ты здесь наводила? Отвечай!

      – Я никогда не…

      – Ложь! – её ладонь хлёстко ударила меня по лицу, сбивая с ног. Я упала на колени, едва не перевернув корыто с водой. Рука у Мореллы тяжёлая, она всё-таки оборотень.

      Щека у меня горела, тело дрожало. “Я заслужила, заслужила”, – повторяла я в уме, вздрагивая от обиды и боли. К глазам подкатила влага, а в горле встал удушливый ком.

      Но плакать нельзя. Иначе будет хуже.

      – Что ты здесь делала, мерзавка?! О чём говорила с демоном?! Или пыталась связаться со своими дружками-культистами?

      Я отрицательно помотала головой, не рискуя подняться на ноги. На коленях безопаснее, особенно если опустить подбородок пониже, признавая вину.

      В таком положении смотрительница не сможет ударить меня слишком уж сильно…

      Развернувшись, Морелла начала бешено сдирать с верёвки настиранные мною бинты. Швырнула их на пол. Вдавила каблуком ботинка, превращая мои труды в грязь. Она так яростно топтала бинты, будто они отравлены.

      – Теперь всё это придётся сжечь, – глухо, по-звериному рычала она. – Этого ты добивалась? Или взялась за эту работу, потому что на бинтах кровь? С кровью нравится играться? Что ты задумала, ведьма? Неужто пробудить свою проклятую магию? Ззззнаю я таких, как ты. Хорошо ззззнаю. Ну-ка пойдём!

      Схватив меня за руку, она резко потянула вверх, так, что плечо пронзила боль. Я едва успела встать на ноги, как Морелла