Искупление злодейки. Кира Иствуд

знать – среди этих груд – изломанное тело моей соседки. Её улыбка, полная надежд, теперь погасла. Где-то рядом с ней лежит её возлюбленный. Он дрался до конца, но погиб, как и все.

      Если оглянуться, можно встретиться взглядом со стеклянными глазами старшей смотрительницы храма. Больше она ни на кого не крикнет и не ударит хворостиной. Но как бы жестока она ни была, я никогда не желала ей смерти.

      Там – среди мёртвых – солдаты, что защищали обитель от ледяных монстров. А ещё – пациенты, которые так и не успели залечить раны. И много-много лиц, чьи имена крутятся на языке.

      Над головой раздаётся грубый мужской смех.

      Скаля звериные зубы, вражеские солдаты тащат меня по холодному полу и обсуждают, как вечером будут праздновать победу. Сколько запасов провизии нашлось на складах обители. И как много бочек с вином, они намерены сегодня опустошить.

      На меня они обращают не больше внимания, чем на снег под ногами.

      Им плевать, что мои колени разбиты в кровь, что зелёная мантия младшей служительницы порвана, а со ступней давно свалились туфли.

      А ещё – они совсем не замечают странностей.

      Например, того, что хотя слабой молодой служительнице полагается кричать от страха – я молчу и не сопротивляюсь. Вместо этого сдуваю с глаз золотистые локоны и устало вздыхаю, с некоторой скукой поглядывая кругом. Мой сердце стучит так спокойно, словно меня мало волнует то ужасное, что происходит.

      …так и есть.

      Ведь всё это случалось со мной уже сотни раз.

      И уж на сто первый я привыкла – и больше не кричу, не рвусь и не умоляю пощадить. И даже мёртвые тела теперь не вызывают тошноты. Окружающая разруха действует на меня не более, чем картонные декорации на сцене уличного театра. Повиснув на руках солдат, я просто жду, когда всё закончится, и я смогу спокойно доспать остаток ночи без дурацких кровавых видений.

      Хоть бы на одну ночь оставили меня в покое.

      Но эти бездновы сны приходят каждый день!

      Стоит положить голову на подушку и погрузиться в сон – попадаю сюда – в разрушенную обитель. В грубые руки солдат, которые тащат меня по коридору, продуваемому всеми ветрами. Вот и сейчас сквозняк холодом кусает шею.

      Спрашивается, обязательно ли было бить все окна?

      И неужели, когда кругом столько трупов, нужно говорить о еде и вине? Хоть бы сначала освободили коридоры. Воняет же! Одним словом – оборотни! Неотёсанные, грубые, помешанные на войне существа! А тем временем сон переходит в финальную стадию – к которой привыкнуть уже куда сложнее.

      Распахнув дверь, солдаты затаскивают меня в главный зал и швыряют на холодный пол.

      Хотя это сон, но удар отдаётся тупой болью в коленях. Я упираюсь ладонями в каменные плиты. Делаю глубокий вдох.

      Я ещё не осмотрелась кругом, но уже знаю, что там.

      Разрушенная святыня. Разбитые чаши. Перевёрнутый алтарь. А над всем этим хаосом возвышается трон, на котором по приданию позволено сидеть лишь многоликому богу.

      Но будто издеваясь над всем светом, сейчас на нём восседает захватчик нашей обители. Ледяной монстр пустоши.

      Сколько бы раз ни оказывалась перед ним, тело всегда леденеет, а сердце ускоряет бег, как если бы всё происходило по-настоящему. Лишь он – тот, к кому я не могу привыкнуть. Может, дело в подавляющей ауре силы, которая исходит от чудовища? Или в том, что именно он – тот, кто во сне обрывает мою жизнь?

      Я не смотрю на него, но образ сам всплывает в памяти.

      Зверь этого оборотня – снежный барс. И хищные черты зверя проступают в движениях мужчины, в его чертах, в его голосе. Он выше меня почти на две головы, а рукой запросто переломит спину взрослой лошади. Его глаза – насыщено-синие – зловеще светятся в сумраке зала. Взгляд холоднее самой беспощадной стужи. Чёрные волнистые волосы достают до плеч, в них виднеются редкие белые пряди, будто мужчину благословила сама вьюга. Рваный шрам пересекает скулу, придавая жестокой красоты его лицу.

      – Арх Дейвар! Цурам! – по-военному здоровается солдат. В его голосе уважение и даже обожание. Ни следа недавнего издевательского смеха. – Вот, нашли беглянку.

      Тишина.

      Тишина.

      Тишина.

      А потом – чудовище пустоши встаёт. Спускается ко мне. Его шаги едва слышны – потому что оборотни всегда двигаются тихо, будто звери на охоте. Но его выдаёт скрип снега, налетевшего через разбитые окна.

      Сердце у меня стучит барабаном. Отдаётся в ушах нескончаемым гулом.

      И когда я распахиваю глаза – то тяжёлые военные сапоги чудовища уже перед моим лицом. Я знаю всё, что он скажет дальше. Знаю и готовлюсь сопротивляться!

      Может, получится хотя бы сегодня?

      – Посмотри на меня, – приказывает чудовище.

      “Нет! Не буду подчиняться! Не подниму головы!” – думаю я. Но его голос – глубокий, рычащий – лишает воли, подчиняет. Он будто забирается в самую душу – царапает, стискивает, шарит в ней и находит тайные верёвочки. Резко дёргает за них, превращая