Порождение сына. Данир Дая

выпить. И таблетки тоже. После спать. Ворочаться. Проснуться в поту. Слышать очередное «пора, Макс».

      Но что пора – я глубоко не копал. Не знаю, что пора. Что-то.

      Ухнул глухой взрыв. Не то, чтобы сильный, но заметно, как задребезжали окна. Я не дёрнулся, можно сказать не заметил бы, если бы блики не стрельнули в глаза.

      Обернулся к окну, но ничего не увидел. Странно: про очередные демонстрации ничего не говорили, дороги не перекрыты. На «толчок» не похоже. Был бы «толчок», то никакого физического воздействия не произошло.

      Подошёл ближе к окну. На горизонте что-то сверкало, но этот свет легко перепутать с прячущимся солнцем. Странно, но не прям интересно. Протиснул в глотку таблетку. Подумал, будет мало и выпил ещё одну.

      Тело плюхнулось. Я не снимал одежды. За окном, разрывая связки, кричали люди. Пропеллеры басисто разрывали воздух, а мигалки служб поднимали тревогу. Но мне уже всё равно.

      Тепло прошло по телу, «Ратлит» разрывался, проносился по крови. Меня будто всасывало вглубь кровати, будто в кротовую нору. Влага меж пальцев. Нос закупорился. Я понял, что не могу вдохнуть.

      Резко вынырнул. Я снова по пояс в тине, держу ствол напротив усатого. Старик. Морщины искажались в болезненной гримасе. Линии луны, что пыталась протиснуться сквозь жуткие голые ветви.

      Даже в контурах я видел обесцвеченную кожу, на которой разлилась грязь. Запёкшаяся кровь в мясистых порезах. Он то ли злился, то ли смеялся от безумия. Тянул руку. Пальцы походили на деревяшки.

      Уродливые, с раздутыми суставами пальцы. Будто их выворачивали. А он собирал их заново. И так раз за разом. Дуновения покачивали ветви. Я мог видеть его с разных сторон, разглядеть картину.

      Радости от этого никакой. Дроблённые ключицы пронзали мягкие ткани. Худоба узника, морившего голодом. Пульсирующие вены в тени казались извивающимися червями. Или были таковыми.

      Я видел, прямо в тот же момент, как он гниёт заживо. Смотрел на него через мушку и задавал вопрос не что именно с ним случилось, а как он до сих пор остался жив.

      Вот он открывает рот. Серо-зелёная жижа проваливается, булькает по вязкой тухлой воде. Чёрные осколки зубов, дёсны с язвами. Мучительно тянется вперёд, а мышцы рвутся.

      Ствол подрагивал, руки в страхе ёрзали по холодному металлу. Хотелось плакать.

      – Делай, что должен.

      Произнёс он мне тихо, расслабленно. Будто смирился. Или знал давно, что такое произошло бы.

      – Прости, Йозеф, – оправдывался я перед ним, внезапно вспомнив имя.

      По телу прошёлся ток. Рука старика плюхнулась на воду.

      – Делай, ну, – зверел старик.

      Он подставил макушку, чтобы я наверняка попал. Я злился. Злился и боялся. Я знал, что не я держу ствол, но наблюдал воочию. Видел чужими глазами.

      – Ты знал, на что идёшь, – будто через радио говорил старик.

      – Ты знал, что мог идти за мной, – всё ещё пытался исправить я положение.

      – Стреляй, твою мать! – кричал старик на меня. – Стреляй, тряпка.

      Я зажмурил глаза. Гниющий старик спрятался во тьме.