Порождение сына. Данир Дая

ошмётки давились под весом военного. Из окна тихо вытянулась подпирающая автомат рука, а после завиднелся подбородок. Я не мог не услышать ничего, кроме кипящей в висках крови.

      Видел, как легонько сжимался палец Ведраны на курке. Ещё миг. Я затаил дыхание. Если бы мог, и сердце бы остановил.

      – Стоять! – окрикнули сзади.

      Ведрана выстрелила в выглядывающего из окна, попав ему аккурат в просвет между шлемом и воротником бронежилета, а после, будто даже не двигаясь, а сменив слайд своего положения, ранила военного с той стороны.

      Мы побежали. Я чувствовал, как земля дрожит под ногами. Скрипело дуло.

      – На девять часов! – кричал раненный.

      Сзади нас, всего в паре сантиметрах, прогремел взрыв и разлетелись куски стены. Ани-Мари завизжала, но крепко держала урну. Чтобы она не растерялась, Ведрана подхватила Ани и тащила за собой.

      Здание заканчивалось. Пришлось поворачивать, кидаться в овраг. Коэн скинул сумку за её бесполезность – внутри всё равно ничего не оставалось. По пути он ещё и успел пошлёпать по собственным карманам.

      А после разразился самой яркой улыбкой. Будто за ним по пятам сейчас не бежит смерть.

      Я же оставлял сумку до последнего, пока не зацепился ей, прокатываясь задницей по грязи вниз. Сверху ухали взрывы, а снизу Ведрана целилась в подбегающих военных.

      Я стянул лямки. Покатился дальше. В какой-то момент встал на ноги и бежал под склоном. Ноги не успевали. Голова потянулась вниз быстрее. Приложился. Камень, твою мать, вылез из грязи.

      Острый. Прямо в лоб. Кубарем вниз. Как сосиска, сука, катился. Коэн остановил.

      – Документы на месте? – первое, что он спросил.

      Я шлёпнул по джинсам. Почувствовал сложенную в три раза бумажку. Кивнул.

      – Быстрее.

      По дуге не получалось. Соображал. Мы идём не так. Всё равно к болотам. Кровь залила глаза. Урна в руках Ани-Мари. Меня тянет за руку Коэн. Спотыкаюсь. Плохо. Голова кружится.

      Мир затуманился. Теряю сознание. Последнее, что увидел, как Коэн повернулся ко мне: его губы двигались, но кроме мольбы я не мог услышать ничего.

      Последнее, что я почувствовал, – это гул танка, его тяжесть, давившую на грудь, и голос мегафона, который почему-то очень знакомым голосом обращался ко мне:

      – Пора, Макс.