Судьбы. Николай Максимович Бажов-Абрамов

Степану еще оставалось делать?

      «Жизнь моя кончена», – говорил он, эти долгие вечера, оставаясь один с дочерью в этой пятистенке. Он, как и Альб, все уже углы осмотрел в пятистенке. Измерил шаги от одной комнаты, к другой. Пугал дочь своими ночными охами, вздохами, когда ночью неожиданно просыпаясь, выбегал, выжитый как лимон, на крыльцо, и мутными глазами смотрел на свинцовую поверхность озера, катящей небольшие волны к изрезанным выступам берегу. Здесь, у обрыва, уставив разгоряченное лицо, от приступа злобы, клокочущей у него в груди с болью, Степан, или, как его теперь, с уваженьем звали в родном поселке, Степан Епифаныч, смотрел на этот поверхность воды озера и судорожно, от бессилия сжимал свои кулаки, поливал свои слезы о навсегда потерянном своем Альб. Днем, он еще контролировал себя, сдерживал вырывающий из груди боль. И даже заставлял себя, через силу, где надо, улыбаться, шутить. Но вот, беда, когда оказывался на погосте у могил своих родителей, или ночью, когда дочь засыпала, у него и начиналась. В нем просыпался уже не примерный отец. И, не отличник учитель, болеющих за знанием своих учеников. А бешенный, злобный, жизовидный отрок. В такие минуты лучше было не попадаться на его пути. Мог запросто любого отлупить, а утром бежать к тому, чтобы он его простил за горячность. Люди, кто знал его родителей, но не знал причины его злобы, говорили о нем всегда сочувствием. «Видимо, из-за мамы переживает. Бедненький». Эти слова он не раз от других сам слышал и радовался в душе, что и дочь его так же думает.

      Ну, не хотел он, чтобы и дочь его страдала вместе с ним.

      «Достаточно мне страдать, кусать кулак от обиды».

      Да, обидела, действительно, его Альб. Хотя, он и понимал ее. От такой нестабильной формы жизни, происходящей в стране, что было, на нее злобится. И не ее вина была. Четвертый десяток уже перевалило, а что он и она добились в жизни?.. Ничего. В полном смысле. Все мечты песком засыпаны: ни у нее до сих пор нет собственного угла, да и у него. Кто был в этом виноват?.. Горбачев, со своей неумной перестройкой, или все же этот Ельцин, со своими Чубайсами и Гайдарами?.. Слава бога, хоть тут у него чуть стабильно стало. Дочь сыта, одета, не хуже других. Но ведь, он понимал, дочь страдает, скучает по матери. Иногда, такое он видел в ней, что сердце начинал болеть, помочь ей ничем не может. Возможно, взрослела?.. Дочь его уже почти девушкой стала, стала стесняться, уходить в себя, в тот их волнующий в молодости мир, а он, Степан, с годами подзабывать стал тот мир, где юность, радость, увлекала их к мечтам, желаниям. Дочь, нет, да нет, может иногда ему упрекнуть, сказать.

      «Мы, папа, действительно, мы как старик со старухой живем в этой дыре. Я – старуха, а ты, добытчик, как у Пушкина в сказке. Я требую, ты исполняешь, но если потребую, верни мою маму, ты вновь, как всегда посереешь лицом. И мне снова будет неприятно на тебя смотреть и будет мне стыдно».

      Эти разговоры с дочерью, Степан старался всегда избегать, а где не успевал, после бегал по двору в бешенстве, не понимая сам, зачем он это делает.

      В поселке, конечно, люди догадывались, что тут отношение их с Альб у него не совсем хорошо,