Судьбы. Николай Максимович Бажов-Абрамов

с перерывами между интимами. Все, казалось, выжгла тогда, сполна. Потому она ни разу не пожалела, что так провела последний раз с мужем, зная, если он уедет, у них закроется, точно, навсегда для обеих дверь, и открыть его уже ни ей, и ни ему не в силах уже будет снова. А те короткие интимы, которые случались у нее с пассажирами – это у нее было, как потребность, и более ничего. Нечего за это её осуждать. При такой жизни в сегодняшней стране. Поэтому, на завтра он уже забывался, как и новый день. Появлялись другие – снова она перелистывала ушедшие в никуда странички, и все ждала, надеялась, когда, когда этот другой постоянный объявится на ее горизонте, и, осчастливит ее на всю оставшуюся жизнь. Но все же ей, по-человечески, жалко своего Степана, и стыдно, что она тут творит, за спинами своих родных, дорогих людей. Но, а что делать ей, что делать ей было в ее положении? Мужику понятно. Он и так мужик, не пропадет, если не больной еще головой, а бабе?.. Что осуждать ее за это? Ведь до сих пор угла собственного у нее нет. И немало уже, её года. А потащится следом за семьей в деревню?.. Имела ли она право сейчас это делать?.. Примет ли ее муж назад такую? «Ох, господи», – вздыхает она, собираясь встать с помятой постели и привести себя в порядок, пока не проснулся рядом ее новый ухажер, Вадим. Голова у нее, после этой, бурно проведенной ночи, как чугунная, трудно воспринималось, что это с нею происходит, или уже произошло с нею в эту ночь. Слова он какие-то странные говорил ей.

      И почему он ей еще сказал с упреком?

      – Альбина, разберись со своим. Не стоит его в тени водить.

      И еще. Утром, довольный ночным бдением, прихлебывая кофе за столом на кухне, странно было ей слышать, когда он ей сказал, что он на два дня исчезает. И потребовал еще зачем – то ее паспорт. Зачем?.. Но отдала паспорт ему без задних мыслей.

      Он сам ей не сказал, зачем ему ее паспорт. Просто встал, и ушел загадочной ухмылкой на губах.

      Что ей оставалась – только пойти на работу, крутить баранку, зарабатывать деньги на себя и на таксомоторной фирме – проценты, то, что она от них работала, приходилось в каждый день отстегивать по пятьсот рублей в сутки. Да и время пришло, отдавать хозяйке, у которой она снимала угол, еще три тысячи рублей. Деньги, по сегодняшнему дню, не малые, но куда ей было деться. Своего угла у нее нет, да и средства, себе купить квартиру, у нее на горизонте не предвиделось, пусть даже ипотеку, – на такси денег много не заработаешь. Себя хоть содержать – и то спасибо, не с голоду подыхает. Знала, жили другие и хуже, чем она. Осознавала она и свою вину перед дочерью, но она этого наружу никому не выказывала, держала за семью замками в себе, зная – лить слезы на виду у всех – это смешно сегодня. А с другой стороны, это никому и не нужно было. Все, поголовно в большинстве, в провинциях, так жили, в этой… как сам же Вадим ей с иронией сказал: «В этой сегодняшней стране». Знала, в этой ее жизни, только сильный человек может выжить, а что делается плохо в стране – не её эта была вина, и обращать, попусту горевать за неё, уже не было сил и смысла. Сама иногда, выслушав беды в семьях таксистов, говорила: «Выживу – хорошо, а нет, жалко…»