Однажды в замке. Элоиза Джеймс

обнаружила, что задыхается как шестнадцатилетняя глупышка. Но все же она упивалась выражением его лица, чувствуя себя так, словно музыка играет в ее венах.

      – Возможно, я сумею убедить его передумать.

      Громкое крещендо пронеслось над ней и заплясало между ними.

      – Хорошо, – прошептала она. – Хорошо.

      Эди не была уверена, на что соглашается, но в глазах Гауэйна вспыхнула радость, и этого оказалось достаточно.

      Глава 11

      Гауэйн последовал за другими джентльменами в библиотеку, хотя сознавал, что потерял дар речи. Он чувствовал себя так, словно его сильным ударом повергли в беспамятство. А очнулся он в другом мире.

      Словно в пьесе.

      Может, он и есть Ромео? Может, это закончится смертью их обоих?

      Самое шокирующее заключалось в том, что Стантон мог думать об этом спокойно. Если Эди суждено умереть…

      О чем он только думает, черт побери? Они еще даже не женаты! Он почти ее не знает!

      Отец Эди стоял один, глядя в камин, так что Гауэйн взял бокал с портвейном и присоединился к нему.

      – Лорд Гилкрист.

      – Я больше не уверен в том, что вы тот, кто нужен моей дочери, – резко бросил граф.

      – Меня печалит слышать это, но боюсь, назад дороги нет. Я женюсь на леди Эдит.

      Сейчас его голосом говорил древний герцогский титул. Но за этой вспышкой богатого титулованного аристократа, – кто такой граф, чтобы усомниться в правомерности помолвки? – крылось нечто более примитивное. Эди принадлежит ему, и если он будет вынужден вернуться к обычаям древних пиктов – выкрасть ее из Англии и увезти в Шотландию, перекинув через седло коня… – то так и сделает.

      Граф пристально глянул на него, но тут же отвернулся к огню.

      – Вот в том-то вся беда.

      – Что?

      – Вас пожирает желание к ней, верно? Она надела красное платье, принадлежащее моей жене, и теперь вы потеряли голову.

      – Что-то в этом роде, – согласился Гауэйн.

      – Это плохо, – почти прохрипел Гилкрист. – Очень.

      Гауэйн открыл рот, чтобы опровергнуть его предсказание, но Гилкрист продолжал:

      – Я выбрал вас, потому что считал, что вы не способны поддаться страсти. Могу сказать по собственному опыту, что страсти плоти не основа для брака.

      – Вот как!

      Гауэйн все еще пытался понять, как стоит реагировать на это свирепое замечание, но граф снова продолжил речь:

      – Моя дочь – настоящий музыкант. Я хотел для нее спокойного рационального брака. Такого, в котором ее муж будет уважать ее талант… нет, гений.

      – Гений?

      Гауэйн поставил бокал на каминную доску.

      – Она играет на виолончели, как ни одна женщина в этой стране. И очень немногие мужчины.

      Гауэйн не знал ни одной женщины, кроме Эди, которая играла бы на виолончели, да и мужчин не знал. Но стоит ли указывать на это человеку, чье лицо горело смесью гордости и ярости?

      – Она играет лучше меня. А я ведь, думаю, сделал бы превосходную карьеру, если бы родился в простой семье. Не будь она моей дочерью, играла бы в лучших