Однажды в замке. Элоиза Джеймс

старая лестница в каретном сарае, которой мы пользовались в детских играх, все еще там, – смеясь, сообщил Смайт-Смит.

      – Но лестница недостаточно высокая, – покачал головой Гауэйн.

      – Это веревочная лестница, – пояснил Смайт-Смит. – Мало того, сплетена из конского волоса. Должно быть, именно для такой цели.

      – Я нахожу подобное предложение крайне нежелательным, – отчеканил Чаттерис.

      – Вздор! – возразил Смайт-Смит, ткнув друга локтем в бок. – Завтра ты женишься, мне ждать того же всего неделю или чуть больше. А бедняге Кинроссу страдать несколько месяцев, а может и дольше.

      Он обернулся к Гауэйну, лукаво блестя глазами.

      – Я пошлю кого-нибудь за лестницей. Мой камердинер обо всем позаботится, а горничная леди ничего не узнает.

      Стантон загнал в лузу последний шар, выпрямился, встретил взгляд Смайт-Смита и разразился смехом.

      – Вы сами пользовались этой лестницей!

      – Я не имею права отвечать на такое предположение, – весело отнекивался Дэниел. – Кстати, леди разойдутся по комнатам через час или около того. Считайте это моим свадебным подарком.

      Гауэйн смотрел, как он выходит из комнаты в сопровождении графа. Оба чертовски видные мужчины!

      Он вдруг обрадовался тому обстоятельству, что дебют Эди не состоялся в прошлом или позапрошлом году. Что было бы, познакомься он с ней в качестве, скажем, леди Чаттерис?

      Немыслимо!

      Когда они поженятся, он будет целовать ее за обеденным столом. Сколько пожелает. В Крэгиваре никто не посмеет возразить, если он прикажет лакеям выйти, когда ему придет в голову взять жену прямо на столе.

      Мысленно застонав, Стантон понял, что успокаивающий эффект садов пропал задаром.

      Глава 12

      Эди готовилась ко сну в дремотно-мечтательном состоянии. Она приняла ванну, надела ночную сорочку и пеньюар, села на табурет, и Мэри стала вытаскивать из волос шпильки и орудовать щеткой.

      Гауэйн представлял собой такую странную смесь: серьезный и энергичный, с легким оттенком язвительного юмора. У него верное сердце. Но он – человек сложный, который, по ее мнению, никому ничего не доверял.

      – Желаете прилечь, миледи? – спросила Мэри.

      – Не сейчас, – улыбнулась Эди. – Сначала я должна поупражняться. Спасибо, это все.

      Когда Мэри ушла, Эди взяла стоявшую у стены виолончель и принялась подкручивать колки. Как бы она ни устала, все же должна играть не меньше часа. Завтра, в день свадьбы, будет не до этого.

      Несколько лет назад, когда она впервые отказалась путешествовать без виолончели, отец велел сделать специальный футляр, с мягкой подкладкой и обтянутый бархатом, почти такой же, как у него самого. Теперь их инструменты возили в отдельном экипаже. Футляры были так тяжелы, что из дома в экипаж и обратно их несли два грума.

      Эдит начала с Вивальди. Часть «Зима» никак ей не давалась. Полчаса спустя она повторяла две фразы снова и снова, пока не достигла нужного результата.

      После этого леди вернулась к началу, намереваясь сыграть всю пьесу, прежде чем наконец позволить