История над нами пролилась. К 70-летию Победы (сборник). Петр Горелик

пепельница, графин или та же щетка. Досталось несколько раз и мне. В остальном это был тихий, незлобивый юноша. Большая и лучшая комната досталась ему не случайно. Здесь покончил самоубийством брат хозяина, тоже чекист. Тяжелое воспоминание отвратило от этой комнаты других членов семьи. Одно из окон, рядом с балконной дверью, было забрано кирпичом; именно против этого окна стрелялся самоубийца. Трагедия произошла до моего приезда. Хотя это был секрет полишинеля, говорить о происшедшем не было принято. Узнал я обо всем случайно от дочери Шора Зины, моей ровесницы и первой киевской подружки. Кроме их семейной тайны у нас с Зиной был и собственный секрет. Однажды мы обнаружили письмо на верхней полке в кухне. Адресат нам не был известен, человек с такой фамилией в нашей квартире не проживал. Любопытство пересилило порядочность: мы вскрыли конверт.

      В конверте кроме письма оказался червонец – десять рублей, – огромная по тем временам сумма. Тайком от всех мы решили потратить деньги на лакомства. Местом нашего пиршества был избран магазин на Николаевской, напротив гостиницы «Континенталь», – магазин фирмы «Жорж Борман», самый шикарный кондитерский магазин в городе. Мимо его сверкающих витрин мы не раз проходили, глотая слюнки. Теперь мы чувствовали себя полноправными покупателями. Денег хватило на несколько тайных набегов. Из всего обилия сладостей мы выбрали шоколадные бомбы, мне кажется, их вкус я помню до сих пор. После одного из посещений мы вышли из магазина в толпу, стоявшую против гостиницы. На балконе стоял в костюме Пьеро Владимир Дуров – один из основателей знаменитой династии цирковых артистов. На руках он держал любимую обезьянку, доживавшую последние минуты. Так, на руках великого артиста, в присутствии скорбно молчавшей толпы обезьянка скончалась.

      Этажом ниже, в такой же квартире, как тетина, жила семья Яковлевых, киевских интеллигентов. Глава семьи, высокий профессорского вида господин, всегда при галстуке, выглядел недоступным, но на поверку оказался добрым и общительным человеком. Много позже, когда я увидел портрет Плеханова, мне показалось, что встречал его в жизни, – Яковлев был вылитый Плеханов. «Мадам» мне не запомнилась. Видимо, они не возражали против дружбы их дочери Аллы с мальчиком из «простой» семьи, хотя обстановка у Яковлевых была несколько чопорной. Но я любил бывать у них и слушать профессора, как я называл про себя отца Аллы. Он всегда рассказывал что-нибудь интересное. Видимо, от него я впервые узнал о древних народах Средиземноморья, постоянно воевавших между собой, о греческих богах и героях, о Геракле, о спартанцах. Особенно запомнился с тех лет рассказ о подвиге 300 спартанцев под Фермопилами, руководимых царем Леонидом. Подвиг обреченных на смерть спартанцев казался мне бессмысленным. Но профессор без труда доказал мне величие и значение жертвы, принесенной спартанцами для конечной победы над персами. Я готов был с открытым